Гой

«А ты ведь не Гамлет», – услышал он голос. Адольф пришел в себя. Бывало, он словно отключался от действительности до такой степени, что вовсе не замечал ее. Но в какой-то момент обнаруживал себя в ней, иногда совершенно не понимая, как и почему оказался именно там, где оказался. Сейчас он обнаружил, что находится в Городском парке Вены перед памятником Антону Брукнеру. Гитлер недоверчиво оглядел этого композитора, органиста и педагога, благоговевшего перед Рихардом Вагнером. Музыка Вагнера впечатляла и Адольфа, хотя он никогда не слышал ее в хорошем исполнении. И опять же независимую натуру будущего фюрера покоробила несчастная слабость человеческая. Подумать только, великого Вагнера лишало душевного покоя то мелкое, практически бытовое обстоятельство, что молва приписывала его родителям еврейское происхождение. Не будем лицемерами и согласимся, что это может повредить карьере. Но когда ты поднялся на вершины человеческого духа, а твоя музыка стала чуть ли не символом подлинно национальной культуры, то какое же имеет для тебя значение происхождение твоих родителей, тем более, а что же такого плохого в еврейском происхождении, и как можно опускаться до расхожих воззрений.

Стало немного досадно за Вагнера, и вдруг будущий фюрер почувствовал, что он не случайно услышал голос, что не случайно находится сейчас именно на этом месте. Он поднял взгляд на Брукнера, но никакого видимого подтверждения своей догадки от памятника не получил. Однако чувство, будто дух Вагнера взывает к нему, не оставляло.

– Слыхал я, что люди бывают медиумами, но чтобы памятники, – вслух пошутил он. Брукнер оставался непроницаем, и Гитлер понял, что дело серьезнее, чем ему кажется.

– Но почему я? – снова вслух произнес он.

Дух Вагнера проигнорировал вопрос, и тогда будущий фюрер совершенно неожиданно для себя пообещал в пространство:

– Хорошо, сделаю! – и тут же, словно в награду, увидел перед собой Стену Плача в Иерусалиме и стоящего к ней спиной гиганта ростом с нее. Великан не был похож на еврея. Но и на римлянина или германца он тоже похож не был. «Где-то я его уже видел», – подумал Гитлер и тут же узнал фараона египетского.

Картинку с изображением Стены Плача и гигантом на ее фоне он на удивление легко продал следующим утром на блошином рынке какому-то еврею по цене в десятеро большей обычной.

Так он заработал на шляпу, обряд очищения которой уже готов был начать Венский Сефард. Деньги на приобретение пальто ссудила Джугашвили партия. Все-таки он уже был функционером.

11.

– Схлестнулись Сталин с Гитлером, а нам, Пиня, пипец, – между мощными взрывами двух новейших немецких противокатакомбных бомб успел сказать комбат Карась и прислушался. Бомбежка, похоже, прекратилась.

– Испытывают они, что ли, на нас свои новые вооружения?

– Испытывать на вас они будут в другом месте. А сейчас им до нас дела нет. Проверили, возьмут ли их новые противобункерные бомбы наши казематы, – объяснил старший политрук свое виденье ситуации.

– Хрен возьмут! – с проснувшейся гордостью отреагировал комбат Карась и уже мрачно продолжил: – Как же мы это так все просрали.

– А ты разве командующий?

– Каждый солдат заслуживает своих командующих, – не стал принимать комиссарского утешения командир.

Это был один из последних разговоров комбата Григория Карася и старшего политрука Пинхаса Натановича Свистуна.

– Отличная, между прочим, фамилия для советского политработника – Свистун, – заметил комбат. – Признайся, ты с ней нарочно в политруки подался?

– А как же, – не без удовольствия принял шутливый тон Пинхас Натанович. – И у тебя для героического комбата победоносной Красной Армии фамилия вполне подходящая – Карась. А что? Рыба, известная своими выдающимися боевыми качествами. Кто ходил на карася с голыми руками, тот знает. Но немцы, как видишь, пришли не с голыми.

– А все же, Пиня, как же это они нас отымели?

– Да как же им нас отыметь, Гриша, ты сам подумай. Ну, взяли они Севас, ну на Волгу пойдут, ну возьмут они Сталинград. Дальше что? На Челябинск пойдут? Нет, Гриша, это мы их в конце концов отымеем. Но чтобы до этого дожить, ты сегодня же должен сдаться в плен.

– А ты?

– А я уж лучше как-нибудь без вести пропаду. Или хочешь увидеть, как меня расстреляют на месте? Я ведь, Гриша, комиссар и еврей. Даже в документы не заглянут. Каждый второй, ну, хорошо-хорошо, каждый третий пленный боец нашей доблестной Красной армии посчитает за честь им на меня указать.

Комбат Карась опустил глаза.

Они укрылись в каземате уже взорванной 35-й береговой батареи, понимая, что или придется самим выйти, или на них очень скоро неизбежно наткнется поисково-исследовательская команда германской армейской разведки. Перебрались поближе к выходу. Немцев пока видно не было. Все плато Херсонеса, сколько хватало глаз, было усеяно разбитой техникой, на которой брошенные командованием десятки тысяч защитников Севаса предприняли последнюю попытку эвакуироваться.