Белый Дворник подошёл к оправившейся от потрясения кокетке, взял её за запястье (причём девушка подняла к небу глаза от жеманства) и пощупал её пульс.
– Вижу, – сказал Дворник и ещё раз кивнул.
– Необъяснимо! – защебетала девушка на ухо Гоголиаде, – Он меня потрогал! Руками потрогал меня! Раньше никто, кроме тебя, нас видеть не мог…
Трогать её, видимо, также не могли. Лили погладила пальчиками себе запястье в том месте, где Дворник обнаружил пульс, выпрямила позвоночник как стебелёк и кокетливо поинтересовалась у мужчины:
– Как я выгляжу?!
Белый Дворник просто застыл в восторге и больше ничего не говорил. Лили приготовилась расстроиться и толкнула хозяйку в плечо:
– Он что, видит меня, но не слышит?..
Гоголиада снова взяла учительский тон, только теперь он не был похож на игру:
– Вы её слышите?
Белый Дворник снова кивнул.
– Кто вы? – лицо писательницы стало серым.
– Ты кто? – эхом повторила вопрос девушка и застенчиво улыбнулась.
– А ты кто? – спросил Белый Дворник девушку и потупил глаза.
– Кто вы!? – отрывисто и строго воскликнула Гоголиада.
– Ты кто-о? – нараспев повторила девушка и покраснела.
– А ты кто? – отозвался Белый Дворник, продолжая то опускать очи долу, то разглядывать розовые туфли незнакомки-Лили.
– Кто вы?! – Гоголиада.
– Ты кто-о-о? – девушка.
– А ты кто? – вторил Белый Дворник и откручивал у метлы ветку.
Гоголиада как-то вмиг потеряла интерес ко всему происходящему. Она отошла от присутствующих, прошла к столу, села, залпом выпила остывший чай и произнесла тихо, словно ставя точку:
– Вы такой же, как они…
Белый Дворник развёл руками и улыбнулся Гоголиаде:
– А я тут вот… подметаю.
Но девушка, видимо, решила не сдаваться ни за что. Она всплеснула руками и залезла на стол с ногами, причём Гоголиада едва успела убрать со стола бьющуюся посуду.
– Подме-таю!.. Как романтично!.. – прорвало молодую красавицу. – Я ждала! Я провела свои страстные ночи одиночества, оди-ночества, облака, плыли зловещие облака, ужасные кучи пара надо мной и я думала: это знак(!), он не придёт! Или нет, нет, придёт, разгонит все тучи, разметёт их с запада на восток и выйдет с горячими пальцами к моему ложу, а я… вот она я… в пеньюаре, лежу и благоухаю, как зимняя роза, отогрей зимнюю розу! Зима, ты видишь?! Эта ужасная, холодная зима! Немедленно отогрей розу!! Отогрей зимнюю розу!!!
– Лили, прекрати… – устало сказала Гоголиада распоясавшейся кокетке и, Дворник узнал, как эту кокетку зовут.
– А чего он хочет?!! – вдруг, резко перестав паясничать, грозно спросила Лили.
Белый Дворник, видимо, пропустил последний вопрос Лили, впрочем, как и всё, что она тут наболтала. Он подошёл к Гоголиаде и шёпотом спросил у неё:
– Это твоя подруга?
Лили трусцой подбежала к Гоголиаде и зашептала в другое ухо:
– Я же подруга твоя, ну скажи ему, что я твоя подруга!
Где-то рядом снова полыхнула молния и раздался оглушительный гром, заполнив все закоулки огромного дома. Гоголиада вскинулась и гневно закричала:
– Не смей меня так называть! Я тебе больше, чем старшая сестра, я тебе больше, чем мать!
Лили гипертрофировано, с размаху упала на колени перед Гоголиадой и, взахлёб рыдая, запричитала:
– Ах, простите меня, пожалуйста! Я же только в начале вашего жизненного пути! Я же не понимаю ещё ничего, я же всё за монету принимаю! Я-то подумала: вы снова влюбились, вас снова обманут, а это просто вонючий дворник, вам просто скучно и хочется пофлиртовать, как я могла поду-ума-ать!
Гоголиада взяла голову Лили в свои руки, уткнула её заплаканное лицо себе в колени.
– Прекрати… что же вы меня в покое не оставите?.. вы мне даже забыться не даёте ни на секунду, я ещё не стара, мне надо жить, мне надо радоваться жизни этой поганой, я устала от вас! – и, подняв голову вверх, обрушилась на небо, – Память моя! Сволочь! Память моя, ты мне осточертела!!!
А потом, снова уронив очи долу, писательница погладила кудряшки Лили и уже в сторону, в пространство, плача тихо, почти беззвучно, прошептала:
– Отвяжись от меня, наконец! Оставьте меня… В покое…
Лили поднялась с колен, присела рядом с Гоголиадой, спина к спине и плакала уже по настоящему, всё её юношеское жеманство как рукой смахнуло:
– Как же мы оставим тебя? Ведь мы только твои, мы всегда с тобой, кто мы без тебя? Ведь ты влюбляешься, и я влюбляюсь, ты страдаешь, и я страдаю… я уже расту от страдания, я переполняюсь твоим страданием, я уже, право, самоё страдание! Всё, что есть во мне хорошего, приятного, трепетного, звенящего, вдохновенного, всё это уже просто написано и – всё! Как я всё это вспомню, если страдание стало моей сутью? А ты всё пополняешь это уже переполняющее меня зелье, эту отраву! Не мы тебя должны оставить, а ты должна нас успокоить.
Тишина в замке.
И только слёзы гулко звенят, ударяясь о каменный пол.
Всё это время Белый Дворник стоял за спиной у дам и гладил по голове то одну, то другую: как им помочь или чем их утешить, понять ему было трудно.