Гоголь (апрель 2009)

Эти сочинения раскололи аудиторию. Часть литературной и читающей публики оценила усилия Гоголя очень высоко. Другая - и, надо заметить, едва ли не бульшая - встретила явление нового Гоголя с негодованием: нарисованная в его сочинениях картина современной России показалась чрезвычайно неприглядной и, следовательно, неверной. Ни одного симпатичного лица! Ни одной привлекательной черты!… Да полно, нет ли здесь злого умысла?…

Чтобы понять причины столь бурной реакции, нужно иметь в виду, что годы литературного возмужания Гоголя - это пора расцвета русского патриотизма, в частности патриотизма бюрократической и светской верхушки. Этому патриотическому расцвету предшествовали тревожные времена. В 1830 году утвердившийся порядок в Европе потрясли две революции - во Франции и в Бельгии. Многие ожидали потрясений и в России. Затем случилось польское восстание, перешедшее в настоящую национальную войну. Многие ожидали европейского вооруженного вмешательства… Но все обошлось. Потрясений не случилось; восстание было успешно подавлено; просвещенная Европа ограничилась сотрясением воздухов, то есть гневными парламентскими филиппиками. А тут еще, воспользовавшись моментом, удалось заключить с ослабевшей Турцией договор, который превращал извечного врага России почти в ее сателлита. А потом дипломатические противоречия едва не привели к войне между крупнейшими европейскими державами - к вящей радости петербургского двора… В общем, патриоты ликовали. Балы сменялись парадами. Парады балами. Печать наполнилась славословиями великой России, ее мудрой власти и ее доблестным войскам.

Сам Гоголь не остался чужд этой атмосфере: ее дыхание чувствуется в «Тарасе Бульбе» (этим сочинением Гоголь потом всегда козырял, когда хотел получить от властей материальную помощь). Но, увы, история показывает, что результат национального самодовольства - это не «полный гордого доверия покой», а неспособность адекватно воспринимать то, что не похоже на славословия. Так случилось и на этот раз.

Примечательна в этом смысле реакция на «Ревизора» директора департамента иностранных исповеданий Филиппа Филипповича Вигеля, в иных случаях человека остроумного и наблюдательного. Он пишет о «Ревизоре» в Москву, господину Загоскину (сочинителю другого «Юрия Милославского»): «Автор выдумал какую-то Россию и в ней какой-то городок, в который свалил он все мерзости, которые изредка на поверхности настоящей России находишь: сколько накопил он плутней, подлостей, невежества. Я, который жил и служил в провинциях, смело называю это клеветой в пяти действиях. А наша-то чернь хохочет, а нашим-то боярам и любо; все эти праздные трутни, которые далее Петербурга и Москвы России не знают, половину жизни проводят заграницей, которые готовы смешивать с грязью и нас, мелких дворян и чиновников, и всю нашу администрацию, они в восторге от того, что приобретают новое право презирать свое отечество, и, указывая на сцену, говорят: вот ваша Россия!» Итак, по мысли Вигеля, клеветнический пафос Гоголя питается и поощряется духом космополитизма. Этот дух отравил даже «нынешнего» Жуковского, в чьем кружке Гоголь превращен в корифея. А говоря о дружественной Гоголю «московской партии», Вигель прямо указывает на заграничный источник зла: «У них есть политическая вера, космополитизм, которая распространяется парижской пропагандой». Указание симптоматично: в тогдашней политической мифологии таинственный «парижский центр» играл примерно такую же роль, что и «вашингтонский обком» в нынешней…

Еще более бурное негодование вызвали «Мертвые души». Обширной рецензией в журнале «Русский вестник» откликнулся на гоголевский труд знакомый нам Николай Полевой. Он прямо адресовал Гоголю обвинения в антироссийской «клевете»: «Вы клевещете не только на человека, но и на родину свою. Зная Россию, смело называем мы ложью и выдумкою изображения в „Мертвых душах“». (Поразительно, до какой степени заявление Полевого совпадает с эпистолярными инвективами Вигеля - совпадает не только по существу обвинений, но и словесно: патриотический «дискурс» выработал не только идейные, но и риторические стереотипы.) Критику кажется, что европейский мир изображается Гоголем с симпатией, а Россия - с презрением и насмешкой: