22 апреля н. ст. 1838 г. П. Семененко писал Б. Янскому: «Пошли мы к княгине Волконской… Тотчас же начали мы и о Гоголе… Иероним вспомнил о сонете, который он перед этим написал. Княгиня пригласила нас к себе назавтра обедать, чтобы нам опять встретиться с Гоголем. Тогда же она нам сообщила, как поделилась с ним своими намерениями касательно своего сына и как Гоголь сердечно это принял и добродушно подбодрял ее, чтобы она имела надежду, т. е., что сын ее обратится (в католичество. — Б. С.). Обед у Волконской прошел, как мы желали; я сидел рядом с Гоголем и разговаривал с ним по-русски, так как иначе он не говорит; по-итальянски и по-французски он лучше читает, чем говорит, хотя всегда говорит хорошо; но, как он нам объяснил, он не имеет дара к языкам. Сдается мне, что с пару хороших мыслей я ему внушил. Сильно Гоголь „задумался“, говоря его языком. „Это меня радует, — говорила нам позднее княгиня Волконская. — Заметили ли вы, как он внутренне работает?“… В пятницу мы пришли к Гоголю в его собственной квартире; тут, как и в первый раз, больше говорили о славянстве, поэтому мы условились ходить вперед поодиночке, так как одиночные встречи более располагают к взаимному обнаружению себя. Но мы видим, что и за эти посещения в его душе утвердились хорошие впечатления. После обеда у Волконской Иероним читал оба своих сонета (посвященные княгине Волконской и Гоголю; Гоголя Кайсевич убеждал „не замыкать души для небесной росы“. — Б. С.). Сонет к Гоголю не прошел мимо цели и произвел большое впечатление на душу певца. Они были переведены по-французски, но Гоголь и по-польски неплохо понимает. Тот раз мы провели в их обществе более трех часов».
11 / 23 апреля 1838 г. Гоголь в письме А. С. Данилевскому в Париж из Рима просил: «…Купи для меня новую поэму Мицкевича, удивительнейшую вещь Пан Тадеуш. Она продается в польской лавке. Где эта польская лавка, ты можешь узнать у других книгопродавцев».
12 мая н. ст. 1838 г. И. Кайсевич и П. Семененко с удовлетворением сообщили Б. Янскому: «С Божьего соизволения, мы с Гоголем очень хорошо столковались. Удивительно: он признал, что Россия — это розга, которую отец наказывает ребенка, чтоб потом ее сломать. И много-много других очень утешительных речей. Благодарите и молитесь; и княгиня Волконская начинает видеть иначе».
В своем последнем письме о встречах с Гоголем, 25 мая н. ст. 1838 г., П. Семененко писал Б. Янскому: «Княгиня Зинаида Волконская неделю назад выехала в Париж. Догадываемся почему: хотела уклониться от объяснений, Гоголь — как нельзя лучше. Мы столковались с ним далеко и широко. На это мы уже намекнули парою слов в последнем письме. Он подробнейшим образом рассказывал нам о перемене, которая произошла в мыслях русских за последние два года. Находящиеся здесь офицеры лейб-гвардии, два года назад русские энтузиасты, теперь обвиняют царя в невероятнейших вещах, и это те, которые осыпаны почестями, привилегиями, благодеяниями. И удивительна та откровенность, которая господствует между русскими: демагоги в Париже осторожнее, чем эти недовольные. Занимается Гоголь русской историей. В этой области у него очень светлые мысли. Он хорошо видит, что нет цемента, который бы связывал эту безобразную громадину. Сверху давит сила, но нет внутри духа. И каждый раз восклицает: „У вас, у вас что за жизнь! После потери стольких сил! Удар, который должен был вас уничтожить, вознес вас и оживил. Что за люди, что за литература, что за надежды! Это вещь нигде не слыханная“».
В мае 1839 г. Гоголь писал из Рима С. П. Шевыреву: «Если случится тебе встретиться с Мицкевичем, обними его за меня крепко…» М. тоже питал к Гоголю теплые чувства и интересовался его перемещениями по Европе. 2 апреля н. ст. 1840 г. И. Кайсевич сообщал М.: «Княгиня Волконская уже в Петербурге, здорова и не вернется до самой осени. Что с Гоголем, мы не знаем, наверно сидит в Чехии, как намеревался…» В августе 1843 г. Гоголь специально ездил из Бадена на встречу с М. в Карлсруэ.
МОКРИЦКИЙ Аполлон Николаевич (1811–1871),
гимназический товарищ Гоголя, художник, ученик Карла Брюллова, ставший академиком и преподавателем Московского училища живописи и ваяния. В начале 1830-х годов М. жил в Петербурге одновременно с Гоголем.
1 января 1832 г. Гоголь писал А. С. Данилевскому о нежинских земляках, подвизавшихся в Петербурге, в том числе и М.: «Что тебе сказать о наших? Они все, слава Богу, здоровы, прозябают по-прежнему, навещают каждую среду и воскресенье меня, старика, и к удивлению, до сих пор еще ни один из них не имеет звезды и не директор департамента».
13 / 25 января 1837 г. Гоголь писал Н. Я. Прокоповичу из Парижа об общих нежинских знакомых: «В каком салоне виден теперь Базили и какую имеет моральную физиогномию? А другой Базили, с кистью вместо пера, художник Мокрицкий? Это тоже лицо не бездельное».
МОЛЛЕР Федор Антонович (1812–1875),