Перед ним вырастают груды всяческой зелени, множество склянок с разными прозрачными жидкостями. Наконец приносят макароны в широкой чашке. Гоголь осторожно приподымает крышку, оттуда клубом вырывается пар. Он бросает кусок масла, которое сейчас же расплывается, посыпает их сыром и, приняв позу жреца, совершающего жертвоприношение, с аппетитом принимается за еду.
В это время дверь в тратторию широко распахнулась, и на пороге появился человек лет сорока, стройный, с умным худым лицом, мечтательными черными глазами. На незнакомце был широкий плащ, какой обычно носили транстеверинцы, люди из народа. Он огляделся кругом и быстро подошел к Гоголю.
— Signor Niccolo![45] — радостно приветствовал он, протягивая Гоголю сухую крепкую руку:
Это был знаменитый в народе поэт-сатирик Джузеппе Джоаккино Белли, который сочинял стихи на римском, транстеверинском[46] диалекте. В своих сонетах он высмеивал папу, священников, монахов, местную аристократию. Эти сонеты сразу же становились достоянием народа и заучивались наизусть. Но их никто не смел печатать, настолько резка была его сатира. Белли ходил по остериям и тратториям и читал стихи всем желающим. Часто он тут же и сочинял их.
Вокруг столпились почитатели поэта, надеясь услышать новые стихи. Белли расположился за столиком Гоголя, охотно оказал честь макаронам и баранине, аппетитно дымившимся на тарелках. Пер Антонио принес кувшин холодного рубинового кьянти. Во время обеда Гоголь услышал последние новости, комические и драматические, которые наперебой выкладывали посетители траттории.
Вино и рассказы лились без перебоя.
— Да, богачи и кардинал не очень-то заботятся о народе! — сказал Белли. — Мне передавали на днях про беседу одной бедной женщины с секретарем кардинала, которого она просила помочь ей в беде. «Кстати, о вашем прошении, — сказал ей секретарь, — в котором вы просили кардинала о помощи для вашего мужа, находящегося в больнице. Вы пишете, что спите под лестницей с четырьмя полуголыми и голодными детьми. Так вот, его светлость, чтобы удовлетворить вашу просьбу, сказал мне, зевая: «Заверните в эту бумагу зубочистки для просительницы!»
Все горько засмеялись.
— Да, кардиналы и монахи неплохо живут, поедая хлеб у того, кто трудится. Святая церковь всегда стоит на страже своих интересов, — произнес молодой каменщик в запыленной рваной куртке.
— Посреди моего сада есть большое дерево, уже все изъеденное червями. Однако каждый год оно приносит плоды, снаружи красивые, но кислые и ядовитые, — рассказывал Белли, пользуясь всем понятной аллегорией. — Кое-кто мне говорил, чтобы я его привил и что тогда его плоды мало-помалу станут съедобными. Но один мой друг, карбонарий, сообщил мне, что нет другого средства, кроме топора и огня, ибо червоточина, язва находится в самых корнях его.
Все умолкли и боязливо оглянулись.
Вошел крестьянин из Кампаньи, и все общество успокоилось. Белли окинул взглядом окружающих и прочел свой новый сонет.
— «Благословение квартир», — произнес он четко заглавие.
Прочтя свой сонет, Белл и завернулся в плащ, прикрыв им даже часть лица, и, не прощаясь, быстро вышел из остерии.
Встретившись вечером с Машей Балабиной, Гоголь рассказал ей о своем свидании с Белли.
— Знакомы ли вы с транстеверянами, то есть жителями по ту сторону Тибра? — спрашивал он свою юную собеседницу. — Они одни считают себя настоящими римлянами! Никогда еще транстеверянин не женился на иностранке, и никогда транстеверянка не выходила замуж за иностранца… Случалось ли вам слышать их язык?
Мария Петровна должна была признаться в своем полном неведении.
— Вам, вероятно, не случалось читать и сонетов нынешнего поэта Белли? — продолжал Гоголь. — Впрочем, их нужно слышать, когда он сам их читает! В этих сонетах столько соли и столько остроты, совершенно неожиданной, и так верно отражается в них жизнь нынешних транстеверян, что вы будете смеяться. Они написаны in lingua romanesca[48].
И Гоголь прочел сонет Белли.
ХУДОЖНИКИ