Гоголь

Уже темнело. Пушкин сел на диван, Гоголь — около него на стуле.

— Я устал душой и телом, — жаловался Гоголь. — Клянусь, никто не знает и не слышит моих страданий. Бог с ними со всеми; мне опротивела моя пьеса. Я хотел бы убежать теперь бог знает куда, и предстоящее мне путешествие, пароход, море и другие, далекие небеса могут одни только освежить меня.

Пушкин внимательно слушал. Он не останавливал жалоб, не уговаривал его, понимая ту внутреннюю муку и душевное смятение, которые охватили Гоголя.

Ему самому были близки эти чувства. Конфликт со светским кругом становился все острее и напряженнее. Он собирался покинуть Петербург и поселиться в деревне, разделяя отвращение к обществу столицы, охватившее Гоголя.

На прощание он попросил прочесть законченные главы «Мертвых душ». Гоголь сначала отказывался, но, наконец, сдался на его просьбы. Он достал из конторки большую тетрадь и начал: «В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, — словом, все те, которых называют господами средней руки…» Дальше Гоголь читал, как Чичиков въехал в гостиницу губернского города, как пленил он своими манерами губернский чиновничий Олимп, как отправился он в объезд окрестных помещиков, рассчитывая приобрести за сходную цену «мертвые души»… Закончены были уже две первые главы, и чтение затянулось далеко за полночь. Свечи догорали и оплывали в медных шандалах, за окном уже начинало светлеть, когда Гоголь прекратил чтение.

Пушкин молчал. Он неподвижно сидел на диване и становился все сумрачнее и сумрачнее, а под конец сделался совершенно мрачен. Когда же чтение кончилось, он произнес голосом, полным тоски:

— Боже, как грустна наша Россия!

Гоголь попробовал его разуверить. Говорил, что это все карикатура, его собственная выдумка. Пушкин молча обнял его и попрощался. Гоголь вышел на лестницу и в предрассветной мгле смотрел, как медленно, задумавшись, сходил вниз Пушкин, опираясь на палку. Это была их последняя встреча.

Пушкин не смог прийти проводить Гоголя в гавань. Вместо него пришел его ближайший друг Петр Андреевич Вяземский. С сестрами Гоголь уже простился в Патриотическом институте. Вяземский привез рекомендательные письма и приветы от Пушкина и Жуковского. На пирсе было много народу. Данилевского провожали какие-то веселые офицеры и нарядные и не менее веселые дамы. Вокруг него звенели шпоры, раздавался смех, выкрикивались дружеские и смешные пожелания. Гоголь отошел на край пристани и вполголоса разговаривал с Вяземским. Он просил его передать привет и добрые пожелания Пушкину и Жуковскому.

— Нынешнее удаление мое из отечества, — с торжественной значительностью сказал он, — послано свыше… Это великий перелом, великая эпоха моей жизни. Знаю, что мне много встретится неприятного, что я буду терпеть и недостаток и бедность, но ни за что на свете не возвращусь скоро.

Пароходный гудок возвестил приготовление к отплытию. Гоголь, обнявшись с Вяземским, по трапу перешел на пароход. Долго еще на палубе виднелась его тонкая, птичья фигура, обращенная к скрывавшемуся за кормой, призрачному в дымке морского тумана Петербургу.

Глава шестая ЗА ГРАНИЦЕЙ

И хотя мысли мои, мое имя, мои труды будут принадлежать России, но сам я, но бренный состав мой будет удален от нее.

Н. Гоголь, Письмо В. Жуковскому 1836

В ПУТИ

Пароход направлялся до Гамбурга. Позади остались Россия, Пушкин, мать, друзья. Но не только друзья. Злобное шипенье, угрозы и ругань сиятельных и чиновных сквозник-дмухановских, ляпкиных-тяпкиных и хлестаковых. Враждебные и надменные лица столичных вельмож и бюрократов.

Теперь Гоголь чувствовал в душе своей новые силы. Сделанное им до сих пор — лишь небольшая часть того, что предстоит сделать. «…Кажется, как будто я разворачиваю давнюю тетрадь ученика, — думалось ему, — в которой на одной странице видны нерадение и лень, на другой нетерпение и поспешность, робкая, дрожащая рука начинающего и смелая замашка шалуна, вместо букв выводящая крючки, за которые бьют по рукам. Изредка, может быть, выберется страница, за которую похвалит разве только учитель, провидящий в них зародыш будущего. Пора, пора наконец заняться делом!»

Он всегда относился к себе с непомерной, даже несправедливой требовательностью. Ему казалось, что он все еще лишь выбирается на путь, которым следует идти.

Плавание оказалось утомительным и трудным. Из-за штормовой погоды машина много раз портилась, волны заливали палубу, и пароход шел до Гамбурга вместо четырех дней полторы недели. Лишь неунывающий Саша Данилевский шутками и болтовней отвлекал Гоголя от печальных мыслей. Плыли в сероватом, как дым, тумане. Берегов не было видно. Состав пассажиров подобрался случайный, и Гоголь держался от них в стороне.