Годы

Кросби держала открытой дверь столовой и ждала, пока они спустятся. Чистка серебра не прошла даром, подумала она. На столе сверкали ножи и вилки. Вся комната, с резными стульями, картинами, двумя кинжалами над камином и красивым буфетом — все эти массивные предметы, которые Кросби ежедневно вытирала и полировала, лучше всего смотрелись вечером. Днем они пахли едой и скрывались под саржей, а вечером были ярко освещены и казались полупрозрачными. И семья очень пригожая, думала она, когда они проходили в столовую: девушки в красивых платьях из узорчатого сине-белого муслина и мужчины, такие элегантные в вечерних пиджаках. Кросби выдвинула кресло полковника. По вечерам он всегда бывал в ударе, ужинал с аппетитом, и его дурное настроение куда-то девалось. Он был в жизнерадостном расположении духа. Заметив это, дети тоже воспряли.

— Ты сегодня в прелестном платье, — сказал он Делии, садясь.

— Оно старое, — откликнулась она, приглаживая синий муслин.

Бывая в хорошем настроении, он излучал великодушие, непринужденность, обаяние, и это ей особенно в нем нравилось. Люди всегда говорили, что она похожа на него. Иногда это ее радовало — например, в этот вечер. В вечернем пиджаке он смотрелся таким чистым, розовым, добродушным. В такие минуты они опять становились детьми, повторяли семейные шутки и смеялись над ними без особенной причины.

— Элинор хандрит, — сказал отец, подмигивая остальным. — У нее сегодня Гроув.

Все засмеялись: Элинор подумала, что он рассказывает о Ровере, собаке, тогда как речь шла о женщине — миссис Эджертон. Кросби, разливавшая суп, сморщилась, потому что ей тоже хотелось расхохотаться. Иногда полковник так смешил Кросби, что ей приходилось отворачиваться и делать вид, будто она чем-то занята у буфета.

— А, миссис Эджертон… — сказала Элинор, принимаясь за суп.

— Да, миссис Эджертон, — отозвался отец и стал дальше рассказывать историю о миссис Эджертон, «про чьи золотые волосы злые языки говорили, что они не совсем ее собственные».

Делия любила слушать рассказы отца об Индии. Они были остроумны и одновременно романтичны. Представлялся офицерский ужин очень жарким вечером: все сидят в обеденных кителях за столом, посреди стола стоит огромная серебряная чаша.

Он всегда был таким, когда мы были маленькими, думала она. Она вспомнила, что он прыгал через костер на ее дне рождения. Она наблюдала за тем, как он ловко раскладывает котлеты по тарелкам левой рукой. Она восхищалась его уверенностью, здравомыслием. Раздавая котлеты, он продолжал:

— Прелестная миссис Эджертон напомнила мне… Я рассказывал вам о старике Парксе по кличке Барсук и…

— Мисс, — тихо сказала Кросби, открыв дверь у Элинор за спиной. Она прошептала несколько слов на ухо девушке.

— Иду, — сказала Элинор, поднимаясь.

— Что такое, что такое? — спросил полковник, остановившись посреди фразы.

Элинор вышла.

— Что-то от сиделки, — сказала Милли. Полковник, только что положивший себе котлету, задержал нож и вилку на весу. Все последовали его примеру. Есть никому уже не хотелось.

— Так, давайте ужинать, — сказал полковник, приступая к котлете. Его веселость пропала.

Моррис нерешительно положил себе картофеля. Вновь появилась Кросби. Она остановилась в дверях, пронзительно глядя своими бледно-голубыми глазами.

— Что там, Кросби? — спросил полковник.

— Кажется, госпоже стало хуже, сэр, — сказала она, необычно подрагивающим голосом.

Все встали.

— Подождите, я схожу узнаю, — сказал Моррис. Все пошли за ним в переднюю. Полковник по-прежнему держал в руках салфетку. Моррис взбежал наверх и почти сразу вернулся.

— У мамы был обморок, — сообщил он полковнику. — Я поеду за Прентисом. — Схватив шляпу и пальто, он бегом спустился по парадной лестнице. Растерянно стоя в передней, все услышали, как он свистом подозвал экипаж.

— Доедайте ужин, девочки, — повелительно сказал отец. Но сам стал ходить взад-вперед по гостиной, держа в руке салфетку.

— Наконец-то, — сказала себе Делия. — Наконец-то!

Ее наполнило ощущение необычайного облегчения и радости. Отец ходил из одной гостиной в другую, она следовала за ним, но старалась не встречаться с ним. Они были слишком похожи, каждый знал, что чувствует другой. Она стояла у окна, глядя вдоль улицы. Там шел ливень. Мостовая была мокрая, крыши блестели. Темные тучи ползли по небу. Ветви качались вверх-вниз в свете фонарей. Что-то внутри Делии тоже вздымалось и опускалось. Что-то неизвестное приближалось к ней. Затем всхлипывание за спиной заставило ее обернуться. Это была Милли. Она стояла у камина под портретом девушки в белом платье с корзиной цветов, и слезы медленно текли по ее щекам. Делия сделала шаг к ней. Надо было подойти к сестре и обнять ее. Но она не могла этого сделать. По щекам Милли текли настоящие слезы. А глаза Делии оставались сухими. Она опять отвернулась к окну. Улица была пуста, только ветви качались вверх-вниз в свете фонарей. Полковник ходил из стороны в сторону. «Проклятье!» — сказал он, наткнувшись на стол. Из верхней комнаты доносились шаги. И неясные голоса. Делия отвернулась к окну.