Год зеро

Основанием для первого слушания в Конгрессе стало печально известное «мясное дерево» Кавендиша. Спонсируемый компанией «Бюргер Кинг», Кавендиш трудился в частной лаборатории в Небраске и каким-то чудом явил на свет стадо безголовых коров. В действительности головы у них присутствовали, но генетически «обнуленные», очищенные от всего «лишнего»: крохотная оболочка из кости с двумя отверстиями — одно для дыхания, другое для приема пищи. Он исключил из проекта, то есть удалил у животных глаза, уши, челюсти и рога — все избыточное для рудиментарного состояния. Чисто технически каждое животное обладало мозгом: комочек мозгового ствола управлял работой легких и органов пищеварения.

До того времени никто не слыхал об Эдварде Кавендише. В мгновение ока все изменилось. Проигнорировав традиционные для мира науки публикации, он вывалил эту историю прямо на свет божий. От его фотографий мир испытал настоящий шок. «Мясные деревья» — так окрестил Кавендиш свои творения. Он привел внушительный перечень способов их использования. Животные могут послужить дешевым источником белковой пищи для стран третьего мира. Размещенные на специальных фермах, эти клоны позволят сохранить влажные тропические леса и вернуть пастбищные земли Америки бизонам. А поскольку коровы-мутанты рождаются в состоянии комы, подчеркнул Кавендиш, они абсолютно не испытывают боли во время «сбора урожая». Они не обладают сознанием, лишены «души животных», поэтому даже вегетарианцы могут есть их без угрызений совести.

Ученые мужи тотчас вцепились в самую суть проблемы. Если кто-то может сотворить безголовых коров для сбора «урожая» мяса, почему невозможно создание безголовых людей для трансплантации органов? В течение нескольких жутких недель Кавендиш находился в центре внимания международной общественности, даже опередив с небольшим преимуществом супертайфуны в Бангладеш и взрывы автомашин в Квебеке. Таблоиды, продающиеся в супермаркетах, вздымали народную истерию до небес. У каждого было свое мнение — от ковбоев, предсказывавших конец семейным фермам, до епископов и философов, порицавших насилие Кавендиша над природой. В итоге инцидент обернулся для него дерзким и неловким «первым балом» в свою честь, театром одного актера. Конгресс оперативно издал закон, запрещающий «мясные деревья». Но это не стало концом Кавендиша.

Вторично Эббот столкнулся с ним после «неандертальского» инцидента. Использовав ДНК из замороженного альвеолярного нерва нижней челюсти и «позаимствовав» матку у джерсийской дойной коровы, Кавендиш клонировал младенца неандертальца. И вновь его детище потрясло мир и вызвало неожиданный поворот событий. Поскольку гомо неандерталис был по самому строгому определению не гомо сапиенс, Кавендиш умудрился обойти все табу, технически не нарушая их. Психологический барьер был преодолен. Настало время клонирования человека.

Президентская комиссия под председательством Эббота с сознанием долга выслушала моралистов и соискателей «Цыпленка Цыпы»[24]. В ходе слушаний Эббот проникся уважением к Кавендишу. Презрение молодого человека к нерешительному и боязливому исследованию коренилось в его глубинной мизантропии. Он был умен и дерзок и обладал искусным коварством молодого турка. В чем-то Кавендиш был точной копией Эббота в те годы, когда тот еще не осознал, что общественность есть не инструмент, а набор инструментов.

— А я думал, он вне закона, — сказал один из ученых.

— Нет, всего лишь под цензурой, — ответила женщина. — Ему еще позволяют баловаться здесь. По-любительски, но на деньги налогоплательщиков!

Именно Эббот упрятал Кавендиша в Лос-Аламос после «неандертальского» конфликта. Элис презирала этого человека, но смирилась с доводами Эббота. Наука не могла позволить себе потерять такую ясную голову, как у Кавендиша. И в то же время нельзя было разрешать ему бесконтрольно неистовствовать в мире. Теоретически в Лос-Аламосе его гений можно было держать в клетке под бдительным наблюдением его величайшего критика — Элис. Проблема в том, что у нее под надзором было еще пятьдесят проектов плюс совещания по бюджету и системе управления университетом. Однако ее сердечный приступ фактически исключил возможность контроля над Кавендишем. Никто толком не знал, чем он занимался последние шесть месяцев. Искусственная матка находилась в процессе создания — вот и все, что было известно Эбботу. И каким-то образом в этом была замешана Миранда.

Стоя у окна, Эббот поискал ее взглядом. С годами он все больше скучал по своей мятежной дочери. Пола не удивило, что она не пришла встретить его. Холодная, надменная Миранда, унаследовавшая эти черты характера у отца. Элис прочитала на его лице разочарование.

— Мы найдем ее, — сказала она. — Миранда хочет видеть тебя.

— Не сочиняй, ладно? — попросил он. — Будь уж так любезна.

— Прими ее такой, какая есть, — сказала Элис. — Это будет началом. Попробуй гордиться ею.

— Думаешь, я не горжусь?

— Пол, — сказала она, — Миранда не враг тебе.

— Что?

Но Элис молчала.