Год, когда я стала Изабеллой Андерс (ЛП)

— То, что люди, с которыми я общаюсь, недостаточно круты для тебя, не значит, что их не существует. — Я спокойна. Совершенно умиротворена. Ленивая река в жаркий летний день. Потому что если я не буду таковой — если потеряю контроль с Ханной — мою задницу отправят в комнату без десерта. А десерт я люблю почти так же сильно, как и мангу.

Ханна театрально закатывает глаза.

— Ты такая жалкая. По крайней мере, признайся, что ты одиночка, и избавь себя от неловкости притворяться, что ты не неудачница.

Я прикусываю язык, чтобы не сболтнуть что-нибудь, что может навлечь на меня неприятности, и напеваю в голове прекрасную песню про сладкие угощения.

Торт «Орео». Мороженое с печеньем. Клубничный чизкейк.

— А знаешь что? — Ханна кладет телефон на стол, и, когда она злорадно улыбается мне, я понимаю, что она собирается сказать что-то, что приведет к неприятностям, от которых меня не спасет даже моя сладкая песенка. — Беру свои слова обратно. Может быть, уборщицу можно и посчитать. Ты же ешь все свои обеды в кладовке уборщицы, верно?

— Нет, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — И ты знаешь, что я этого не делаю, ведь ты игнорируешь меня каждый день во время обеда.

Ее улыбка становится шире при звуке моего резкого тона, потому что она знает, что выиграла, что я вот-вот потеряю хладнокровие. Она шевелит губами, беззвучно произнося «неудачница».

Я медленно выдыхаю, а потом набиваю рот курицей.

Сникерс. Шоколадное печенье. Муравейник.

— Ой, подожди! — Восклицает Ханна со смехом. — Я помню, как ты пару раз тусовалась с этой ненормальной, которая всегда носит разные туфли. Я думаю, что ей нравятся девушки… — она постукивает пальцем по губе. — Подожди-ка, она твоя девушка?

Я больше не могу это контролировать. Проглатываю курицу и роняю вилку.

— Оставь Лану в покое. Она хороший человек, в отличие от тебя, — я понижаю голос и произношу прозвище, которое, как я знаю, она ненавидит. — Суперсучка.

— Мам! — Восклицает Ханна, хлопая ладонью по столу и опрокидывая солонку и перечницу вместе с маминым бокалом вина. — Иза назвала меня сукой.

Мои отец и мать смотрят на устроенный беспорядок на хрустящей льняной скатерти, а затем мама сердито глядит на меня.

— Изабелла, иди в свою комнату, — говорит она, выбираясь из-за стола.

— Но я ничего не сделала. — Я стараюсь не хныкать, потому что это только разозлит ее еще больше. — Ну, ничего такого, чего бы не делала она.

— И ты не получишь никакого десерта, — говорит она, игнорируя мои протесты и шагая к кухонной двери.

— Мне очень жаль, — говорю я как можно спокойнее, — но она назвала меня неудачницей.

— Ты такая лгунья. — Ханна откидывает свои светлые волосы с плеча и улыбается мне, когда никто не видит.

Мама смотрит на отца таким взглядом, словно говорит, что это его забота, потом хлопает ладонью по двери и выскакивает из комнаты.

— Изабелла, мама велела идти в свою комнату, так что иди, — говорит он словно робот, будто отрепетировал эти слова. Он избегает смотреть мне в глаза, уставившись в свою тарелку. — И никакого десерта.

Он редко смотрит на меня, и я никогда не понимала почему. Однажды я спросила его об этом, но он сделал вид, что ничего не слышал, и поспешно вышел из комнаты, оставив меня делать собственные выводы. Мое сверхактивное воображение породило довольно много граничащих с безумием идей, начиная от того, что он думает, что я выгляжу как отвратительный зверь, до того, что он боится, что я тайно обладаю сверхспособностью превращать любого, кто встречается со мной взглядом, в труп.

Зная, что отец ни за что не уступит моему наказанию, ведь мы уже сто раз оказывались в подобной ситуации, я встаю.

— Ладно.

— И извинись перед сестрой, — добавляет он, все еще глядя на свою курицу, как будто это самая очаровательная вещь в мире.

Только когда я поворачиваюсь спиной к Ханне, я бормочу:

— Извини. — Иначе ее ухмылка сведет меня с ума.

Когда иду к выходу, мама возвращается с полотенцем, чтобы убрать беспорядок вместе с блюдом кексов «Красный бархат».

— Почему ты все еще здесь? — спрашивает она, ставя поднос на край стола.

С тяжелым вздохом я прощаюсь с кексами и покидаю столовую, пытаясь убедить себя, что они, вероятно, на вкус как жженый картон, хотя мама выиграла кулинарную награду за свои чертовы вкуснющие кексы.

Час спустя я растягиваюсь на кровати в окружении домашних заданий, блокнота и нескольких моих любимых романов. My Chemical Romance играет из стереосистемы, я открываю балконные двери, впуская внутрь теплый майский ветерок. Я все еще пытаюсь убедить себя, что мои родители не ненавидят меня. Что весь их гнев и горечь по отношению ко мне просто из-за того, что они меня не понимают.

Что их гиперлюбовь к моей сестре не имеет ко мне никакого отношения. Но это так тяжело, когда папа даже не смотрит на меня, и каждый раз, когда мама заговаривает со мной, она либо заставляет меня замолчать, либо говорит, какое я разочарование.