Год длиною в жизнь

Свободное время запросто может превратиться в убийцу. Я стал слишком часто и подолгу задумываться о том, что ждет меня впереди. Существование ада и рая вызывало у меня некоторые сомнения, но в конце концов я вспомнил о своей бабушке. «Там, где сейчас она, будет хорошо и мне, – думал я. – Уж если она не попала в рай, то у меня вообще нет и тени шанса очутиться в нем».

Как-то ночью я встал с кровати и прошел в гостиную, чтобы не разбудить Беллу, которая всегда спала очень чутко. Там я расплакался и плакал очень долго – не о себе, а о тех, кого должен был оставить: о Белле, Райли, Майкле и внуках. Спустя некоторое время из кухни до меня донесся шорох и в дверном проеме вдруг показался ангельский силуэт Беллы. Не говоря ни слова, она опустилась рядом со мной на диван, мы обнялись и зарыдали вместе. Выплакавшись, она повернулась ко мне и спросила:

– Ты готов разделить горе со мной?

– Да, но…

– Никаких «но», – оборвала она меня, – в горе и радости, помнишь? – Она спрятала лицо у меня на груди. – В болезни и здравии… глупыш.

– Ладно, – согласился я. – В болезни и здравии.

* * *

На следующей неделе, как раз после моего очередного визита к доктору Райс, парни из моего бывшего цеха у МакКаски устроили мне импровизированные проводы на пенсию на голом заднем дворе Джимми Смитона. Организовано все было бесталанно и на скорую руку, но, по крайней мере, они сделали все, что смогли. Время было выбрано самое неподходящее, тем не менее на открытом воздухе они приготовили гамбургеры и хот-доги, притащили бочонок пива, а раздолбанный радиоприемник наигрывал развеселые мелодии в стиле кантри. Уже одна мысль о том, что эти работяги, у которых хватало своих проблем, вспомнили обо мне, согревала душу. И лишь несколько позже я узнал, что эту шумную вечеринку профинансировала Белла, что меня совершенно не удивило, честно говоря. Я, конечно, постарался повеселиться от души, но меня изрядно подвел живот, который болел весь день.

Внезапно у меня обнаружилась масса свободного времени, с которым я мог делать все, что хотел. Правда, кроме жены, разделить его мне было решительно не с кем. Все или работали, или принимали самое активное участие в том, что я раньше знал под названием «жизнь».

Спустя пять недель после того дня, как я получил дурные известия, мы с Беллой отправились в кино. Мельчайшие подробности обрели первостепенное значение: запах нового коврового покрытия, к которому примешивался аромат попкорна; молодые, невнимательные билетеры со своими блуждающими фонариками. Мне казалось, что я еще не испытывал ничего подобного; и уж, конечно, мои ощущения разительно отличались от совсем еще недавних, когда я все принимал как должное.

Когда я вновь вышел на свет, во мне словно повернули выключатель и солнце ударило мне в лицо. К тому времени я уже потерял пятнадцать фунтов и теперь свободно влезал в старые, застиранные джинсы. Я понял, что если не изменю своего отношения, то не протяну и полгода. «Приятель, тебе лучше смириться с тем, что ты умираешь, – сказал я себе. – Кроме того, ты с самого рождения был для всех занозой в заднице. И теперь для тебя самый подходящий вариант – сыграть в ящик от рака толстой кишки».

Я повернулся к Белле.

– Пора перестать разыгрывать из себя смертельно обиженных, причем нам обоим, чтобы бездарно не растранжирить то время, что нам еще осталось.

Она взяла меня под руку, и дальше мы зашагали вместе.

– Знаю, – сказала она. – Я сама уже думала об этом.

И в тот самый миг – отключив фильтры, снеся крепостные стены и разрушив защитные контрэскарпы и бастионы – мы рука об руку вновь шагнули в свою жизнь. Или, по крайней мере, в то, что от нее осталось.

* * *

На следующие выходные к нам заглянул Майкл, чтобы помочь мне вынести на тротуар старое продавленное глубокое кресло, где его мог бы забрать старьевщик.

– Ты же очень любил его, – заметила Белла.

– Но тебя я люблю сильнее, – возразил я, подошел к телевизору и выключил его. – На мой взгляд, кстати, ты вполне можешь избавиться и от телевизора. У меня больше нет для него времени.

Она была поражена в самое сердце. Белла всегда называла телевизор моей второй половинкой и единственной родственной душой.

После долгих поисков я все-таки отыскал в шкафу в коридоре, на самой верхней полке, пазл-головоломку. Это была фреска из пяти тысяч фрагментов с ангелами, восходящими в рай, которую много Дней отца[2] назад подарила мне Райли. Судя по картинке на коробке, синие и зеленые оттенки плавно перетекали друг в друга, гарантируя, что от бессилия мне предстоит вырвать последние волосы на голове. Составление головоломок было простой задачей такой сложности, что я буквально предвкушал мучительные страдания. Эту штуку за один вечер не соберешь, но если мне предстояло чем-то занять себя, то пусть это будет времяпрепровождение, которое нравилось мне больше всего. «Да и фреска с ангелами будет очень кстати», – решил я.

– Она поможет мне расслабиться, – сообщил я Белле, демонстрируя коробку.

– Еще бы, – усмехнулась она. – Только, пожалуйста, следи за своим языком в присутствии детей.