Год Быка

Почему-то потом досталось и Советской власти, за которую сенсационно вступился чистокровный американец:

– «Да если бы не Ваша Советская власть, рабочие на Западе жили бы намного хуже, беднее! Именно из-за Вашей страны капиталисты были вынуждены поднимать жизненный уровень своего народа, чтобы он не глядел с завистью на Восток и не готовил революцию!».

И с ним ветераны со стыдом, молча, согласились.

Однако Варвара ловко вернулась к началу разговора:

– «Одно из порождений Советской власти – это человек без чести и совести, то есть подлец. Он же – без роду, без племени, то есть Иван, не помнящий родства!».

– «Стукач, например!» – добавил, стуча по столу, Егор.

Жена сразу поняла намёк мужа и пригласила всех к чаю. И в этот раз опять наслаждались Тирольскими пирогами и конфетами в ассортименте. Гостей удивило разнообразие чаёв – на все вкусы и запросы.

Расходились не поздно. Первыми ушли Юрий с Мариной, которым надо было сначала на троллейбусе и метро «Таганская-кольцевая» добраться до Курского вокзала, а с него уже до Никольского, и далее пешком.

За ними отбыли Александр с Натальей и Сергеем, и были отпущены Кеша с Кирой. Платон проводил всех пятерых, путь которых пролегал к метро «Новокузнецкая», до остановки трамвая «Памятник пограничникам Отечества» напротив Института питания, куда уже забыла дорогу Варвара.

Остальные остались на уборку квартиры и ночёвку, сочувствуя отбывшим по поводу густого, непрекращающегося, мокрого снегопада.

И на следующий день, в воскресенье 15 февраля, Платон не пошёл на лыжах, но не из-за недостаточного, или остаточного самочувствия, а из-за того же сильного, мокрого снегопада.

Последующие рабочие дни проходили буднично, обыкновенно. Да и погода ничем не радовала, часто шёл снег, причём и мокрый тоже. Стало тяжело и птицам, которых Платон ежедневно подкармливал через форточку окна цеха. В среду, на работе, всё ещё находясь под впечатлением от празднования пятидесятилетия жены, в воспоминаниях о вальсе «Дунайские волны», где он тряхнул стариной с Варварой, Платон наблюдал, как весёлые воробьи пытаются выклевать из глубокого, рыхлого снега, брошенные им хлебные крошки. И сами собой полились лирические строчки, сложившись в два стихотворения «Птицы – друзья» под музыку вальса «Дунайские волны»:

Что-то давно не видно друзей:
Нет воробьёв, нет голубей!
Снег за окошком мокрый идёт.
Птицам кормиться он не даёт.

Им я насыпал хлеб и крупу.
Но птиц и не видно. Я не пойму.
Да и неслышно их голосов.
Лишь грусть струится зимних басов.

Видно под крышей где-то сидят.
Снег, непогоду пересидят.
Птицы – не люди. Им невдомёк,
Как получают жизни урок.

Грустно гляжу я на мокрый хлеб.
Птиц всё невидно, даже их след.
Так и с друзьями. Я их терял.
Словом лишь добрым их поминал.

Птицы – не люди. Они лишь друзья!
Всегда все готовы слушать меня.
Им и пою я песню мою.
Друзьям изливаю я душу свою!

и «Предвестники весны»:

Сквозь шелест снега и капель
Услышал я, друзья, теперь,
Как зачирикали они,
Москвы родные воробьи.

Услышав птичьи голоса,
В душе звенят колокола.
И пробуждается она
От зимней спячки, как всегда.

Весны не первый то звонок:
Зима уходит за порог.
Её ослабли холода.
Но дуют жгучие ветра.

И лужи с талою водой
И тут, и там, везде порой.
Лишь ночью иногда ледок.
Да днём прохладный ветерок.

По склонам кое-где ручьи.
Проснулись птицы все мои.
Они предвестники весны,
Москвы простые воробьи.

Но лирический настрой поэта был неожиданно прерван.

Платон удивился. Такого он ещё не слышал никогда.

По коридору шёл Иван Гаврилович и мурлыкал себе под нос какую-то непонятную песенку.