Год Быка

– «А ведь я уже умирал! Если бы не твой удар в нос, то мы бы были уже по разные стороны бытия!» – закончил вдруг на философской ноте свои стонущие излияния бывший врач.

Смерть и на этот раз отступила, пожалев старца.

И всё было бы ничего! Но говно тоже ведь нужно людям! Без него на Земле стало бы скучно!

Но этот случай насторожил злодея. А Платон, на основании худого опыта старца, сочинил ему же и посвящённое:

Не ешьте много мяса на ночь!

Не пейте на ночь Вы коньяк!

Иначе дух Ваш выйдет напрочь.

Из тела выйдет так и сяк!

Свои же выходные семья Кочетов провела в делах и заботах.

В воскресенье, 23 августа, рано утром, как на работу, Платон с Ксенией поехали на воскресник на свою вторую дачу в Купавну.

Платон обратил внимание, что после потепления накануне в пятницу и субботу, воздух с утра, после ночного дождя, пах ещё летом.

А впереди по дороге расстилал свои седые, косматые кудри такой редкий в этом году довольно густой туман. Было пасмурно, но дождь не шёл.

В воздухе висели мелкие капельки влаги. Поэтому туман не только виделся, но и ощущался мокрыми, мелкими капельками воды на лице.

Он также хорошо был заметен на траве, мокрых листьях придорожных кустов и деревьев.

В электричке было совсем немноголюдно. Платона в этот раз поразил этнический состав её пассажиров.

Всё больше «чёрных» заполняли Москву и область, где их казалось даже больше. Не так уж медленно, но наверняка верно, они захватывали чужую землю.

Их отношение к новому месту пребывания, как к чужой земле, было видно по их поведению. Они, в основном молодёжь, бросали мусор прямо под ноги, где попало. Вели себя по-хамски, например, не уступая никому дорогу, кучковались в местах прохода людей, и плюя на аборигенов.

И это рано или поздно предвещало социальный взрыв, особенно среди молодёжи, в лице её наиболее радикальной части – скинхедов.

Подтверждение этому Платон увидел около своей работы на асфальте перекрёстка Подколокольного переулка и Бульварного кольца. Белой краской там были нарисованы свастики различных размеров, а безграмотная надпись большими буквами «Зиг хаель! Это наша Russia!» приводила к выводу о подростковом возрасте недовольных такой жизнью в Мегаполисе.

На следующий день, в понедельник, туман превзошёл самого себя, усилившись до видимости менее семидесяти метров. Теперь вся поверхность земли, трава, и кусты были мокрыми. Заметные капли росы висели на листьях и травинках, заметно пригибая их. А ведь в воскресенье Солнца тоже не было весь день. Лишь к вечеру небо чуть-чуть прояснилось.

Утром, в ожидании сильно запаздывающей из-за тумана электрички, Платон стоял на платформе. Его взгляд невольно упёрся в красивые берёзы, росшие за противоположной платформой. Три из них выделялись особо. Они напомнили ему о многом. Он глубоко задумался, и поэта понесло:

Берёзы белые
В густом тумане.
Под утро сонные,
Но тонки в стане.

Стоят кудрявые,
Но ветви свесив,
Как будто пьяные,
Груз листьев взвесив.

Они высокие.
Кора в порядке.
И корни крепкие.
Стволы все гладки.

И листья капают
В траву росою.
Людей всех радуют
Своей красою.

Берёзки стройные,
Как символ лета.
В красе спокойные.
Красивы где-то.

Стою напротив них
Я на платформе.
От красоты троих
В хорошей форме.

Пишу стихи опять
Я про берёзу.
О них, ни дать, ни взять,
Не пишешь прозу.

Вы символ красоты,
Любви, России!
Душевной чистоты,
Любви к мессии!

Но эта тихая, волшебная, просто божественная красота туманной природы не могла скрасить общего настроения многих людей, намучившихся этим летом от плохой погоды.

Из-за кризиса многие отказались от привычных поездок на тёплый юг и жаркую заграницу, посвятив свои отпуска дачным заботам, но просчитались.

Сумрачность последних дней вольно, или невольно, подкрепилась и телевидением. Одним за другим по его каналам шли криминальные сериалы, выданные народу в качестве семечек, вместо семечек, или в дополнение к ним. Всё также по утрам с экрана кривлялась арапова обезьянка. А некоторые телеведущие и тележурналисты по-прежнему коверкали русский язык, иногда допуская просто идиотские смысловые ляпы.

А люди-головешки также чадили на улице, даже в дождливую погоду, раздражая Платона и не только его.