Гоблины. Жребий брошен

— Ну, началось! — недовольно поморщился Василий Александрович. — Старые песни о главном… Я тебе сто раз говорил: Ольга — она настоящий опер. У нее — прирожденный талант к сыскному делу, способна ты это понять, или нет?!

— Нет, не способна. У женщины есть только один прирожденный талант — быть женой, быть матерью. А целыми днями по рынкам, по трамваям, да по помойкам за карманниками рыскать — это не талант. Это… это… самая натуральная дурь и блажь. И, кстати сказать, ее бывший муж… Володя, кажется?… такие вещи очень хорошо понимал.

— Потому и сбежал от них. Так, что ли?

— Не сбежал, а ушел! — уточнила Лида. — А ушёл, потому что ему нужна была женщина! А не баба с яйцами, в которую твоя Ольга обязательно превратится, если задержится в вашем богоносном заведении еще хотя бы на пару лет… И, к слову, это еще большой вопрос: кто от кого ушел. Лично у меня по этому поводу имеется несколько иная версия событий.

— Всё сказала? — слегка повысив голос, резковато поинтересовался Золотов. — Тогда теперь я скажу. Во-первых, мне неважно: кто в данном случае был инициатором развода. Но я твердо знаю, что этот ее Володя в первую очередь всегда думал о себе любимом, затем — о своем бизнесе, о своей маме, о Дениске и только где-то ближе к концу списка — о жене. Во-вторых, этой молодой, как ты говоришь, девке месяц назад стукнуло тридцать два. Думается, в этом возрасте человек вправе сам за себя решать — за кем в этой жизни таскаться и с кем хороводиться. И, наконец, последнее: в нашей стране, где сплошь и рядом бал правят исключительно пидоры, баба с яйцами — это далеко не худший вариант. Равно как и образ жизни… У меня всё…

С этим словами подполковник отодвинул от себя пустую сковороду и, уже расслабленно, сменив интонацию на примирительную, попросил:

— Лидк, будь человеком — кваску плесни, пожалуйста…

* * * * *

…На Юго-Западе Петербурга, кварталы которого ортодоксальные старожилы и за Питер-то не считают, троллейбус — весьма востребованный вид транспорта. После маршруток, конечно. Все дороги отсюда, так или иначе, ведут лишь в одну сторону — к метро. Вот именно туда сейчас и направлялись оперуполномоченный «карманного» отдела Ольга Прилепина и ее восьмилетний сын Денис.

В переполненном, утрамбованном под самое немогу телами троллейбусе места им, как водится, никто не уступил. Восемь лет — это вам не грудничок какой, своими ножками вполне постоит. Вот сплющенный со всех сторон Денис стоически и стоял. Устав смотреть в окно, пейзажи за которым были давно изучены вдоль и поперёк, он сосредоточился на сидящей перед ним дородной матроне и в какой-то момент, довольно громко, выдал:

— Тётя, у вас сумочка открыта. А карманники не дремлют.

Смутившись, Ольга недовольно шикнула на сына: мол, прекрати немедленно, стой спокойно. Однако матрона, спохватившись, закрыла сумку и с приторным умилением посмотрела на Дениса. Порывшись в стоящей на коленях сетке, она выудила пакет с сушками и приветливо протянула со словами:

— Спасибо, мальчик. На вот, возьми сушечек, угощайся.

Дениска смело цапнул пару сушек и деловито убрал их в карман.

— Вот и умница. Дома, с чаем попьешь. Любишь чай пить? — просюсюкала матрона.

— Чай не водка, много не выпьешь, — авторитетно прокомментировал восьмилетка.

Окружающие посмотрели на них с явным интересом, и Ольга, смутившись еще больше, назидательно прошипела:

— Денис, прекрати говорить всякую ерунду.

— Ма, а мы скоро придем? Я писать хочу, — не убавляя громкости, заявил дитёныш.

— Скоро. Терпи!

— А я не хочу терпеть.

— Что значит «не хочу»? Почему?

— Потому что терпила — хуже мента.

Окружающий народ уже откровенно похохатывал и теперь с любопытством смотрел не столько на ребенка, сколько на непутёвую мамашу, продукт воспитания которой отмачивает такие занятные корки. Злая раскрасневшаяся Ольга молча потянула сынишку-болтунишку на выход. Благо до метро они уже почти дотряслись.

* * * * *

Золотов приткнул свою «Шкоду» на милицейской парковочке на Захарьевской и, козырнув знакомому гаишнику, прошел к подъезду, рядом с которым красовалась внушительных размеров табличка «Милиция общественной безопасности ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области».

На входе, у «вертушки» постового, в ожидании разовых пропусков, как всегда, толпилось несколько человек. Заступившая на сутки прапорщица Татьяна, завидев Золотова, быстро разогнала страждущих и, приветливо улыбнувшись, вытянулась во фрунт.

— Здравия желаю, господин подполковник!

— Вольно! — подыграв, скомандовал Золотов. — Вот только господа, Танечка, они в Париже. А лично меня отныне устраивает обращение «дядя Вася» — скромно, категорично, и со вкусом.

— С дембелем вас, Василий Александрович. Если честно, завидую завистью лютой.

— Брось, чему тут завидовать?

— Как чему? Я, когда подумаю, что мне до двадцати календарей еще тринадцать лет и семь месяцев, так просто дурно делается.

— Знаешь, Танюш, лучше тринадцать и семь до пенсии, чем столько же — до собственных похорон.

— Да ладно вам, прибедняться-кокетничать. Вы у нас еще мужчина в самом соку.