Гоблин – император

Ули, молился он, отказавшись от заученных слов, пусть мой гнев умрет вместе с ним. Освободи нас обоих от бремени нашей вражды. Даже если я не смогу его простить, помоги мне не ненавидеть его.

Ули была холодной богиней, богиней ночи, теней и праха. Ее любовь следовало искать в пустоте, а милосердие в тишине. Именно в этом и нуждался Майя. Тишина, холод, милосердие. Он мысленно сосредоточился на знакомом образе Ули, раскрывающей объятия. Только богиня прощения могла услышать невольные признания Императора.

Избавь меня от ненависти, молился он, и через некоторое время уже смог попросить о мире для Дажиса и о том, чтобы гнев Майи не отягощал душу предателя на последнем суде.

Когда раздался глубокий звон смертного колокола, Майя очнулся настолько успокоенным и умиротворенным, насколько это было возможно при данных обстоятельствах. Вслед за Кирой он последовал в Малый двор, сохраняя в сердце молитву о мире.

Малый двор нельзя было назвать ничем иным, как архитектурным недоразумением: узкий четырехугольник пространства между главным корпусом и Мазантелеаном, со всех сторон зажатый высокими стенами. Его основное предназначение с жестокой очевидностью было обозначено выдолбленными в плитах желобами, сходящимися в центре у круглого отверстия. Двор идеально подходил для жестокого ритуала, и здесь легко можно было смыть кровь.

Было очень холодно; Майя втянул руки в стеганые нарукавники и со вздохом пожалел, что не может сменить алмазные императорские регалии на шерстяную шапку. Он незаметно шепнул Киру:

— Вы не обязаны здесь оставаться, Киру Атмаза. Мы не хотим, чтобы вы замерзли.

— Спасибо, Ваше Высочество, — пробормотала она так же тихо. — С нами все в порядке.

Ничего другого она сказать и не могла, но, по крайней мере, он попытался ее защитить.

Ждать пришлось недолго. Сначала на противоположной стороне двора появился Адремаза, затем вышел окруженный канониками Дажис. Его сотрясала крупная дрожь, Майя не мог сказать, от холода или от страха. Но он заметил Майю и смог растянуть губы в подобии улыбки.

Не было сказано ни слова: каноники проводили Дажиса к центру двора, где первый, а за ним второй поклонились и отступили, чтобы встать рядом с Адремаза. Тогда вперед выступил Адремаза. Он что-то сказал Дажису, Майя не расслышал, передал ему ритуальный меч и отступил.

Катана остро блеснула в свете фонаря. Ее лезвие было узким и длинным, а лишенная украшений рукоять туго обмотана шнуром. Дажис некоторое время смотрел на меч, а затем поднял голову, пытаясь разглядеть Майю. Майя до сих пор не мог представить, что может значить для Дажиса его присутствие, но не мог отрицать, что в нем нуждались. Это подтвердил сам Дажис, потому что решительно стиснув зубы, он обнажил правую руку для первого надреза.

Лезвие скользнуло в беззащитную плоть, как в воду.

В теории при сэппуку делалось пять разрезов: на каждом запястье, вдоль каждого предплечья, и поперек горла. Однако немногим хватало сил для нанесения пятой раны, и ритуал считался выполненным даже без нее. Дажис не успел. Катана выпала из его руки посреди четвертого разреза, и ее сияние утонуло в луже черной крови. Ноги больше не держали его, он неловко повалился набок: в этой позе было мало достоинства, но он сумел сохранить ясное выражение лица. Дыхание перешло в хрипы, но он не пытался ничего сказать. Майя заставил себя смотреть, заставил себя увидеть, что его гнев уже не был нужен. Потом Дажис затих; через некоторое время каноники снова вышли вперед и без страха или отвращения опустились на колени в кровь Дажиса. Один коснулся лица, затем горла; второй поднял правую кисть руки, по-видимому, осматривая порез. Они кивнули друг другу, потом встали и вернулись к Адремаза. Краткое совещание, и Адремаза спокойно произнес:

— Сэппуку завершено.

Майя заметил, что он дрожит, только когда Телимеж с тревогой сказал:

— Пойдемте, Ваше Высочество.

Подчиниться было очень трудно, ему казалось, что он вмерз в землю. Но он заставил себя двигаться, чтобы вернуться в почти кощунственное тепло Мазантелеана, где из ниоткуда возник Адремаза и спросил:

— Вы в порядке, Ваше Высочество?

Был ли он в порядке? Майя сомневался.

— У нас все хорошо, спасибо.

Это не убедило Адремаза.

— Мы должны еще раз поблагодарить Ваше Высочество за присутствие, — сказал он. — Мы боялись, Дажис не…

Майя не хотел слышать окончания фразы и хотя поклялся не делать этого, все же спросил:

— Он сказал, что у него никого нет. Он был сиротой?

— Нет, — ответил Адремаза с усталым вздохом. — Он преувеличивал.

— Ох.

— Нет, мы несправедливы. Мы просим прощения. Дажис был третьим из восьми детей школьного учителя в восточном Че-Атамаре. Мы считаем, что он не был счастлив в детстве. После принятия послушником в Атмазар он не навещал своих родителей и, насколько нам известно, не писал им. Он не написал им даже сегодня, хотя был поощрен к этому.

— И никаких друзей?