Гномон

Дрожащие ноты, удивительным образом не сочетающиеся друг с другом, будто две разные темы в них каким-то образом перемешались, — а потом Разрыв сделал что-то, и мелодия зазвучала бодро, даже издевательски.

— Но Бах не сдался. Черта с два. И в последовавшей битве умов и учености старый владыка Изысканного Контрапункта надрал задницу своему монарху!

Смех. Опять дрожащие ноты, будто случайные.

— Пока Фредди кипятился, Иоганн Себастьян готовил такой музыкальный эликсир, какого никто никогда не видывал и вообразить не мог. Он две полных недели трудился над пьесой, которая теперь по праву считается одним из самых сложных и удивительных произведений в своем роде.

Музыка затихла, Разрыв отодвигается от инструмента ближе к слушателям, будто лично к ней, хоть Нейт и понимает, что это иллюзия исполнителя, и все остальные тоже ловят блеск его глаз, видят усмешку на полных губах и думают, что они адресованы лично им.

— Вот тебе, Фредди.

Секунду спустя пальцы вновь касаются клавиш, и Разрыв изображает удивление.

— Например, модулирующий канон заканчивается на тон выше, чем начинался, предлагая исполнителю — то есть мне — продолжать играть все выше и выше, уходя в иное пространство выражения, в Небесное Царство, в дальние пределы ультразвука, к образу внутренности человеческого тела, к музыке, которую можно сыграть лишь на солнечной плазме.

Он резко отрывает пальцы от клавиш, словно обжегся, и дует на них. Смех. Разрыв продолжает, но уже спокойнее:

— Он замыкается сам на себе, все время стремится ввысь, как алхимический символ огня. Поэтому его иногда называют «Вечным» или «Небесным каноном».

Спонтанно она вдруг делает то, чего никогда раньше не делала, — запрашивает у Системы местоположение Джонатана Джонса. Недалеко. Он один. Читает и пьет вино над тарелкой ньокки в кафе, о котором она никогда не слышала. Наверное, недавно открылось. Обзоры восхваляют его до небес. Джонс еще не добавил свою оценку, которая много значит, благодаря его репутации.

Нейт осознает, что сделала очень смелый шаг, выйдя на тот тревожный миг, когда рука коснулась руки, и другой не отвел ладонь. Назад пути нет, как нет смысла изображать равнодушие. Если после этого она с ним не свяжется, покажется капризной и взбалмошной. Нейт думает: а может, он поставил на нее флажок и теперь сам о том же размышляет, решает, стоит ли действовать первым.

— Я в «Герцоге Денверском», — говорит она и отсылает сообщение. Думает, не добавить ли «голодная», но он это и так узнает. Проверит ее расписание и поймет. Может, даже что-нибудь ей закажет.

Разрыв улыбается залу:

— Альбом называется «Катабасис для масс». Будьте внимательны, когда записываете. Автокоррект заменит на «дата базис».

Дата базис. Катабасис. Инспектор морщится. Впервые за последние годы у нее возникает чувство, что работа мешает чему-то важному. Кин обрадовалась бы.

Джонатан Джонс иронически замечает, что закуски в «Герцоге» — не то, за что его хвалят.

Разрыв снова говорит:

— «Музыкальное приношение» — не просто произведение, это вызов! Цикл лекций, очень вежливое аристократическое «иди в жопу» и личный девиз мастера. — Он играет высокую ноту и позволяет ей позвучать. — Бах не отдал Фреду полную партитуру, а выдал ему что-то вроде заархивированной версии — имплицитную фугу. Если Фредди желал узнать, что приготовил Бах, если хотел знать наверняка, что его задание выполнено, а такие люди, как Фред, людям на слово не верят, — ему нужно было обучиться тому, что считал нужным знать старикан. То есть сделать то, чего он прежде не удосуживался делать. «Музыкальное приношение» переворачивает гамбит Фреда с ног на голову. Чтобы отразить выпад Баха, Фридриху пришлось обучиться всему, что Бах полагал необходимым для короля, и таким образом стать таким, каким его хотел видеть Бах. Старый пердун буквально изменил его — сделал более похожим на себя. Ищите и обрящете — так говорит Бах Фридриху. Quaerendo invenietis.

Легкий смех в зале. Нейт не смеется.

Черт.

«Quaerendo Invenietis» — последняя книга Дианы Хантер и официальное название подложного свитка Афинаиды. Библейская заповедь — или приглашение для детектива. Она вдруг слышит легкий запах сандалового дерева и аниса — не здесь, не в зале, но в голове, и он почему-то связан с Лённротом. Да. Она слышит запах невозможно чистой черной ткани, неприметное отсутствие человеческого запаха на слишком бледной коже.

Она думает о Джонсе и о том, куда постепенно идет их диалог — ужин. Встреча.