Гномон

Изобретательность человеческого разума — одно из свойств, которые мы в себе особенно ценим, поэтому никого не должно удивлять, что с развитием мы придумали новые преступления. Когда технологический прогресс сперва сделал нас долгожителями, а потом раскрасил в разные оттенки постсмертности, мы придумали новые способы выводить друг друга из себя и, как следствие, новые наказания. Наверное, самый странный из новых грехов — тот, что называется «примочка», или — официально в книгах — «отделение с целью поглощения».

Ладно, если ты еще слушаешь, давай перейдем к самому интересному — к преступлениям.

Жить во многих телах, разумеется, безопаснее, чем в одном-единственном, потому что крайне маловероятно, что все твои мозги вдруг одновременно попадут в аварию, особенно если ты позаботишься, чтобы пара-тройка всегда находились в каком-нибудь надежном и безопасном месте. Но именно эта предосторожность — привычка раскладывать яйца по разным корзинкам и расставлять корзинки по всей вселенной — делает нас уязвимыми к «примочкам». «Примочить» — значит отделить одно такое тело от общего сознания и держать в коммуникационном вакууме бестолковую недоличность, у которой сознания хватает ровно на то, чтобы чувствовать страх и одиночество. Тогда «примочник» может воспользоваться этим состоянием и насильно установить новое подключение, чтобы интегрировать опыт и воспоминания похищенного тела в собственный разум, украсть кусочек личности и самости, проглотить, если говорить примитивно, обрывок чужой души. Иногда «примочками» пользуются в целях шпионажа, но чаще — просто от скуки. Это способ ширнуться, а в некоторых эксцентричных общинах на границах того, что сейчас называют Протяженностью, это своего рода обряд инициации, способ найти славу. Разные юридические системы по-разному оценивают привходящие обстоятельства для установления наказания за это преступление: количество тел, которое осталось у жертвы, и долю сознания, которая была таким образом похищена; жестокость содержания отрезанной личности; мотив, стоявший за нападением; сложность реинтеграции утерянного фрагмента. По меньшей мере в одном случае личность, отделенная от «примочника», провела в юридическом чистилище столько времени, что развилась в самостоятельную индивидуальность и подала иск — который суд удовлетворил — против возвращения к изначальному владельцу. Этот процесс не редкое явление, когда части по каким-то причинам отделяются от целого; это называется «откол», по аналогии с процессом по образованию айсбергов и ледников. «Отколок» считается подобием ребенка, хотя некоторые их видят скорее как младших братьев или сестер.

Еще есть малоизвестная обратная форма «примочки», которая пока не имеет юридического названия; ее я нахожу куда более интересной с моральной точки зрения. Это сложно, опасно и в глубоком смысле самоуничижительно. Преступник помещает все гнусные мысли и желания в одно тело, постепенно заставляя этот мозг принять воспоминания о боли и унижении, порывы к насилию и нарушениям порядка, вобрать в себя все, чего он не хочет в жизни. Затем это тело выбрасывается, отсекается от всех связей и чаще всего уничтожается. Проблема в том, что память, как проводить такую эвтаназию, тоже сохраняется в отрезанном теле, иначе целое будет замарано воспоминанием о самокалечении или суициде, потому преступнику надо сперва изобрести жуткую смертоносную ловушку для самого себя, а затем — уже отрезанным фрагментом — отчаянно пытаться из нее выбраться. При этом тела, вобравшие в себя самые темные черты души, как правило, проявляют больше решительности, чем обычные одиночные части, становятся более изобретательными и осторожными. Известны истории невероятных побегов и последующих погонь, а когда прародитель и его козел отпущения опознаны, встает трудный вопрос: нужно ли их насильственно воссоединять.