Гномики в табачном дыму

— На какой хоризонт, начальник? — орет она, обращаясь ко мне.

— На четвертый.

Рабочие уступают дорогу, пропуская меня. Четыре раза режет слух звонок.

— Можно ехать? — Марго пытается перекрыть звук звонка.

Неприметно нажав ногой на педаль, она, подобно ведьме, увлекает нас в подземный мир.

Четыреста метров — и я выхожу из подъемника. Дежурный по горизонту протягивает мне горящую карбидку и каску. По тоннелю, рассыпая искры, несется электровоз. Вагонетки покачиваются, налетают друг на друга, лязгают по рельсам колеса. Я сворачиваю в штрек и направляюсь к нужному мне забою. Под ногами грязь, со всех сторон сочится вода.

Штрек проходит под кладбищем, и странные мысли лезут в голову… Я озираюсь и неестественно, басом говорю: «Я ниже всех, ниже всех».

Когда я вскидываю голову, осматривая потолок, на лицо мне падают капли, и кажется, что вода просачивается из могил, неся с собой тайны покойников. Они доверяют подземным водам, поверяют им сокровенное — ведь вода всего лишь вода, никому не выдаст, а ей только того и надо — шумно стекает к сердцевине земли, судача с рудоносными пластами и жилами, со всем, что встречается на пути. Но я не понимаю ее речей, да и не хочу. Что мне за дело до тех, кто покоится наверху. И вода не достигает своей цели. В конце концов она иссякает и исчезает.

Вдали замечаю шахтеров. Их трое. Гигантские тени колышутся вместе с пламенем карбидок. Видно, жарко им, обнажились по пояс. Сплошь покрыты рудной пылью. Бугрятся мышцы рук и плеч, делая фигуры уродливыми, несоразмерными.

Я здороваюсь с ними и, закрепив карбидку в расселине, присаживаюсь на мокрые грязные обломки руды. Забойщики прекращают работу.

— Закурим?

Еле зажигаю отсыревшую спичку. От карбидки прикуривать нельзя — трескается эмаль на зубах.

— Ну как, хорошо мы поработали?

— Хорошо.

— План выполним?

— Может быть…

— Не перевыполним?

— Измерим в конце месяца и…

— А сейчас? Сейчас — как думаете? — допытываются все трое.

Они терпеливо ждут, пока я закончу работу.

Утираю пот и снова предлагаю:

— Закурим?

Все затягиваемся.

— Как идут дела… вообще…

— Э-эх! — вздыхает малорослый, тщедушный рабочий.

— Ему домой охота, не терпится вернуться! — выдают его двое других.

— Почему?

— Только-только женился.

— Кончайте, — ворчит щупленький.

— Не нахвалится своей женушкой, — хохочут товарищи, заглатывая с дымом пыль.

Дым расплывается, смешивается с пылью, и мы едва различаем друг друга.

— Хороша она, хороша, — счастливо говорит молодожен. — Ядреная баба! Волосы светлые, глаза голубые, а в руках силища! Обнимет, так… — он сплевывает, швыряя на землю рукавицу.

— Скажи лучше, в постели какова, в постели! — забойщики давятся смехом, перебивая друг друга.

— Будь покоен, получше твоей жены! — парирует щупленький, с усилием дотягиваясь до каски одного из насмешников, дюжего малого, стараясь нахлобучить ее ему на глаза.

— Ха-ха! — грохочет исполин. — Одна нога моей жены твою с потрохами перетянет!

И все трое закатываются смехом. Дюжий исполин переводит дух и продолжает похваляться своей бесподобной половиной.

Он кулаком вытирает заслезившиеся от смеха глаза. Щупленький постанывает, держась за живот.

— Ох уморил… Ну и язык у тебя.

— А мне вот нравится такая… — начинает третий.

— Молчи, сосунок! — со смехом обрывают его. Он тоже смеется, но пытается договорить: — …такая, как…

— Как Марго? — заканчивает за него исполин.

Парень продолжает объяснять, но дружный хохот, удесятеренный подземным эхом, глушит его слова.

— Да погодите… дайте сказать… Мне нравится такая, чтобы грудь в руках не умещалась… — гогочет он вместе со всеми.

— Хо-хо-хо!

— И чтобы губастая, и ноги чтобы толстые… — парень задыхается от смеха… — А дома — чтобы юлой крутилась…

— И вкусно стряпала…

— И по хозяйству управлялась…

И снова покатываются со смеху:

— Ха-ха-ха.

Наконец успокаиваются, утирают слезы. Смех разом сменился тишиной, полной тишиной, словно никого тут не было и нет.

Шпуры готовы. Взрывник точен, он появляется минута в минуту, заряжает их и закрепляет бикфордовы шнуры.

— Уходите, ребята.

— Да ладно, поджигай! — пренебрежительно бросает исполин.

— Видишь, начальник тут, живо поднимут нас, выдадут на-гора, — утешительно добавляет другой.

Взрывник сначала закуривает и уж затем подносит спичку к шнурам — они разной длины, чтобы можно было сосчитать число взрывов. Рабочие одеваются, вскидывают на плечи инструменты. Никто не спешит. А взрывник устал, нервничает, долго ли ошибиться… Если взорвемся, наших рук и ног не найдут, так все перемешается. Но я не могу спешить. Коль скоро оказался тут при взрыве, надо выдержать. Рабочие пристально следят за мной. Всякий раз пытливо всматриваются в лицо — жаждут обнаружить признаки страха. Я ухожу последним. Слышу, нет, ощущаю всем телом, как шипят и укорачиваются за моей спиной горящие шнуры. Сердце уходит в пятки, все во мне сжимается. Не нравится мне эта азартная игра со смертью. Выбрались наконец в туннель. Взрывник останавливается. Он точен, как аптекарь.

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть… семь! Слава богу! — спокойно сосчитал он глухие, но мощные взрывы.