Гнёт ее заботы

Гондола причалила к фондамента[244], перед освещенной уличными фонарями пьяцца[245], и, когда Шелли поднялся и шагнул из раскачивающейся лодки на ступени, он увидел, что на площади на самом деле были австрийские солдаты ― выстроившееся в шеренгу ― а еще увидел древесный уголь, солому, вязанки дров и кучи парусиновой ветоши, наваленные вокруг оснований колонн. Дыхание ветра донесло явственный запах брэнди.

Он повернулся к Байрону, который уже стоял позади вместе с Аллегрой. ― Их что, можно пробудить, если сильно нагреть?

― Верно, ― ответил Байрон, вглядываясь в том же направлении, ― если использовать подходящее горючее, и к тому же не должно светить солнце. Похоже, австрийцы готовы; глаз должно быть уже в Венеции. Жаль, что я не подумал захватить Карло.

Тито остался в гондоле, и необычная четверка ― Байрон, Аллегра и Шелли несущий жуткую марионетку ― большими шагами направилась через площадь.

Несколько австрийских солдат выступили вперед, похоже, намереваясь их остановить, но начали хохотать, когда увидели, что нес Шелли, и окликнули его по-немецки.

― Они хотят увидеть пляску марионетки, ― напряженно прошептал Байрон. ― Думаю, лучше им уступить. Это отвлечет их внимание. А я тем временем попытаюсь поджечь заготовленное ими топливо ― сейчас, пока глаз все еще не здесь ― пока они смотрят на тебя.

Шелли в ужасе воззрился на него ― и тут он заметил ветхого, опирающегося на трость старика, стоящего позади Байрона. На секунду под коричневой мантией промелькнула вспышка света, и Шелли понял, что там у него спрятана лампа. Не собирается ли он тоже преждевременно поджечь заготовленное горючее, пока Грайи лишены своего глаза?

Старик встретился с ним взглядом и кивнул, словно бы отвечая на его мысль ― и внезапно Шелли вспомнил, что видел его здесь месяц назад; он тогда крикнул что-то, что прозвучало как Перси, но теперь Шелли как никогда был уверен, что на самом деле он крикнул Персей.

― Ну же, ― прорычал Байрон. ― Вспомни, если это сработает, это не будет неуважением к трупу. Он толкнул к нему Аллегру, что лишь усилило терзания Шелли ― что она обо всем этом подумает?

Со слезами на глазах, Шелли схватил одной рукой железную крестовину, а другой стиснул нити, а затем позволил маленькому телу выскользнуть из рук, так что оно безвольно повисло, болтая ногами над щербатой мостовой ― и, когда Байрон украдкой скользнул в сторону, скрывшись в тени, Шелли начал дергать за веревки и крестовину, заставляя тело исполнять гротескный танец. Свет фонарей красными отблесками вспыхивал на шлеме, который безвольно болтался на уровне его пояса.

Он крепко стискивал зубы, не позволяя себе думать ни о чем, лишь надеялся, что бешено громыхающее в груди сердце убьет его сей же миг; и хотя сквозь биение крови в ушах он смутно осознавал, что солдаты начинают ворчать, лишь, когда он украдкой бросил на них взгляд, он понял, что представление им не по нраву ― что они видали и лучшее и в этих вещах имели более притязательные вкусы.

Каким-то образом от этого все сделалось еще немного хуже. Ему пришло в голову, что он теперь знает что-то, чего возможно не знает больше никто в целом мире ― что нет проклятия более ужасного, чем Позволить своей дочери умереть и быть превращенной в куклу, которая встречает неодобрение среди публики, состоящей из австрийских солдат.

Затем под колоннами Дворца Дожей[246] раздался испуганный вскрик, и Шелли и думать забыл о своих зрителях. Он прекратил раскачивать тело и метнул взгляд вверх.

Двое солдат схватили Байрона, но лорд сумел освободить одну руку и бросил свой зажигательный снаряд в сваленную кучей солому у основания западной колонны ― колонны, которая как помнил Шелли, была увенчана статуей Святого Теодора стоящего на крокодиле.

Один из схвативших Байрона солдат отпустил его и бросился туда, где упал пылающий зажигательный снаряд.

«Теперь мы вне закона, ― подумал Шелли, ― по крайней мере, Байрон».

В этот миг давешний старик в коричневой мантии, неуклюже ковыляющий к другой колонне, распахнул свое одеяние и по широкой дуге отправил лампу на мостовую возле ее подножия. На солому хлынуло пылающее масло.

Солдат, устремившийся к первой колонне, очевидно, счел это большей угрозой и, сменив направление, бросился ко второй колонне. Добежав до нее, он попытался ногой отбросить горящую солому в сторону; его брюки тут же занялись, но он не обращал на это внимания.

«Feuer[247]»! ― завопили солдаты, и бросились прочь от Шелли и его марионетки. Старик со всей силы обрушил грубую прогулочную трость на австрийца, пытающегося отбросить огонь от второй колонны, и ее очевидно утяжеленный конец врезался тому в живот. Австриец согнулся пополам, а затем повалился на мостовую, корчась от боли и все еще объятый пламенем.