Гнёт ее заботы

― Под влиянием этого я могу измениться, стать уже не тем человеком, что был прежде ― сказал Шелли. ― Ты доктор, и, если случится что-нибудь похожее на то, что я описываю, я был бы очень признателен, если бы ты авторитетно заверил Мэри, что это… ох, ну не знаю, воспаление мозга, вызванное загноившимся порезом или еще что-нибудь, сделало меня не столь… сообразительным, не таким проницательным, каким был человек, за которого она вышла замуж. Его загорелое лицо было худым и измученным, от чего казалось, что он гораздо старше своих тридцати лет. ― Только ради бога, даже не вздумай… дать ей заподозрить, что я сделал это умышленно… для нее и оставшегося у нас сына, и ребенка которого она ждет.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и направился на корму. Спустя несколько мгновений Кроуфорд поднялся на ноги и склонился над ограждением правого борта, вглядываясь в открытое море, окружающее Портовенере. Зарницы, словно мерцающие раскаленные добела провода, извивались в пронзительно синем небе у самого горизонта, и недавний шторм гнал их к побережью, словно сотни громадных португальских мановаров[314], что огромными злокачественными жемчужинами зависли под поверхностью воды.

Линейный корабль HMS Victory, флагман Нельсона в Портсмуте

* * *

Шелли продолжал совершать свои долгие прогулки, теперь, главным образом, после наступления темноты; а после того как Вильямс построил из дерева и просмоленной парусины маленькую гребную шлюпку, Шелли начал плавать на лодке туда, где на некотором удалении от берега на якоре стоял Дон Жуан, и проводил дни на борту большого судна, лихорадочно исписывая стихами страницу за страницей. Триумф жизни ― вот как он называл свою новую, пространную работу.

Кроуфорду казалось, что лето проносится мимо. Джозефина спала вместе с остальной женской прислугой, а днем помогала Антонии, итальянской няне, которая заботилась о малышах Вильямсов и юном Перси Флоренсе Шелли, так что он ее едва видел, если не считать совместных ужинов; да и тогда она сидела тише воды, ниже травы, всеми силами стараясь не выпалить одно из тех чудных, обрывающих беседу замечаний, что так расстраивали Мэри и Клэр, когда все они имели обыкновение собираться за столом у Байрона в Пизе.

Мэри, как правило, скрывалась в своей комнате, а Вильямсы держались вместе, часто отправляясь на корабль вместе с Шелли, так что Кроуфорд испытал что-то похожее на облегчение, когда месяц спустя после памятной первой прогулки на борту Дона Жуана узнал человека, стоящего на берегу в сгущающихся вечерних сумерках.

Кроуфорд и Джозефина были заняты весь день, приглядывая за Мэри, у которой началось маточное кровотечение, и которая пару сумасшедших знойных часов, казалось, была на грани выкидыша. Приступ, в конце концов, миновал, к огромному облегчению Шелли, и Мэри провалилась в беспокойное потное забытье. Джозефина вернулась к детям, а Шелли прошествовал назад в свою комнату, чтобы снова засесть за поглотивший его труд, а Кроуфорд отправился в длинную прогулку на юг вдоль берега, повернув назад, только когда солнце скрылось за увенчанным мысом полуостровом Портовенере.

Обратив стопы на север, он заметил человека, стоящего на песке в сотне ярдов впереди, а спустя два десятка шагов узнал его.

Это был Полидори, тот самый заносчивый юноша, что пописывал стихи и служил личным врачом Байрона, до того, как Байрон его уволил и дал работу Кроуфорду, в далеком 1816-м. Аккуратно подстриженные щегольские усики, курчавые волосы и смущенно-горделивая осанка угадывались безошибочно.

Кроуфорд махнул рукой и окликнул его, и Полидори повернулся и пристально на него посмотрел.

Кроуфорд направился к нему, ступая по песку ― но в какой-то момент береговая линия увела от моря в обход огромного валуна, а когда он снова вернулся туда, где перед ним расстилался пляж, Полидори куда-то исчез, очевидно, взобрался вверх по лесистому склону.

«Все еще дуется за тот случай, ― подумал Кроуфорд. ― Непонятно только, что он вообще здесь делает».

Когда он устало дотащился до Каза Магни, он увидел Шелли на привычном для этого позднего часа месте, склонившегося над ограждением второго этажа и вглядывающегося в морскую даль. Шелли подпрыгнул, когда Кроуфорд окликнул его, но расслабился, когда увидел, кто это был. ― Добрый вечер, Айкмэн, ― тихо отозвался он.

― Добрый, Перси, ― ответил Кроуфорд, останавливаясь под террасой. ― Не хотел тебя испугать. Чего хотел Полидори?

Спокойствие, на миг обретенное Шелли, также мгновенно исчезло. Его узкие пальцы вцепились в поручень, словно птичьи лапы, а шепот птичьим клекотом сдавил горло, когда он ответил Кроуфорду: ― Поднимайся сюда ― и никому ни слова.