Гниль

Они действовали слаженно, четко, быстро. Должно быть, не раз отрабатывали эти элементы на тренажерах, добиваясь идеальной синхронности. Сразу двое Кулаков появилось справа от камня, за которым укрывался Маан. Они скользили, как ожившие тени, текли в воздухе, и казалось даже странным, как обычный человек может двигаться столь грациозно. Фонарей они не использовали, вместо них на лицах были непрозрачные линзы визоров, делавшие их лица похожими на стрекозиные. Они знали, где он, им не потребовалось тратить время для того чтобы навести автоматы. И по тому, как они на мгновенье застыли, прервав свое стремительное парящее движение, Маан понял, что сейчас услышит выстрелы.

Но они не успели выстрелить. Потому что рядом с ними вдруг что-то оглушительно грохнуло, породив широкую разлапистую оранжевую вспышку, которая бросила на каменные стены причудливые изорванные тени.

Сам ослепленный этой вспышкой, Маан не сразу смог восстановить зрение. Но когда он увидел все в привычном цвете, с Кулаками произошла заметная перемена. Они все еще застыли двумя неподвижными тенями, но теперь в этой неподвижности появилось что-то особое, уже не напоминавшее момент напряжения хищника перед решающим броском. И сами они изменились. Черные бронежилеты, прежде матовые и кажущиеся гладкими на ощупь, были усеяны десятками уродливых неровных царапин и вмятин — точно их исполосовала огромная кошачья лапа, вооруженная невероятно прочными когтями. Бронежилеты выдержали этот удар. Не выдержали тела за ними. Там, где их не прикрывали черные пластины, зияли огромные прорехи, в которых лопнула ткань и то, что находилось под ней. Невидимые когти нашли свою цель — они выпотрошили не прикрытые броней шеи, разбили линзы глаз, превратили лица в неровные куски кровоточащего мяса с редкими жемчужными осколками зубов. У правого Кулака оказалась, к тому же, оборвана рука, болтающаяся лишь на остатках форменного рукава. Пахло паленым — паленой тканью и паленым мясом. Маану показалось, что он видит исходящий от людей дым. «Значит, все-таки картечь, — подумал он, — Предусмотрительно со стороны Мвези». Кулаки умерли еще до того, как их искромсанные тела упали на землю с негромким влажным чавканьем. Картечь на близкой дистанции — страшное оружие. Ее силы было недостаточно чтобы пробить бронежилеты, но сноп огня и стали, обрушившийся на Кулаков в упор, и без того нашел их уязвимые места.

У Маана не было времени наслаждаться эффектом — слева от камня уже вынырнул третий Кулак, оказавшийся не столь поспешным. Оглушенный и потрясенный выстрелом, он потерял несколько секунд, но быстро сориентировался и теперь спешил закончить то, что не удалось его менее удачливым товарищам. Маан не пытался переместить ствол дробовика — он знал, что у его неуклюжих больших лап недостаточно ловкости для того чтоб произвести второй выстрел. Даже для того чтобы сделать первый ему пришлось порядочно повозиться, отломав предохранительную скобу чтобы можно было нажать на спусковой крючок языком.

Поэтому он легко отбросил бесполезный более дробовик. Рядом с ним лежал камень — гладкий, как будто обточенный подземной рекой, увесистый булыжник. Маан заранее положил его поближе, чтобы можно было при необходимости быстро подхватить его. И метнуть. С такой нехитрой работой его лапы справлялись неплохо.

Камень угодил Кулаку в голову — с расстояния в два шага промахнуться было невозможно — он раздробил в стеклянную пыль визор и расколол пополам череп в шлеме. Тот упал не сразу, зашатался, выгнулся дугой, стал оседать. Вместо лица у него зияла одна открытая рана, в которой уже ничего нельзя было разобрать.

— Ну как это тебе, Лалин? — громко спросил Маан вслух, — Ты этого ожидал?

И Лалин не выдержал. Он выпустил в темноту длинную очередь, прощелкавшую по камням вокруг Маана нетерпеливыми твердыми пальцами, и вдруг побежал. Маан вновь ощутил его ауру, но на этот раз в ней не было ничего того, что тянуло его в бой. Был лишь страх — как у Мвези, безотчетный страх, рвущий душу изнутри и заставляющий тело бежать сломя голову. В таком состоянии не остается ничего человеческого.

«Все-таки он был так и не повзрослевшим мальчишкой, — подумал Маан, выбираясь из-за камня, — А мальчишки всегда полны злости, им всегда кажется, что они смогут в одиночку победить весь мир или уничтожить самое страшное, самое опасное чудовище».

«Дети, берущие в руки оружие, перестают быть детьми, — ответил его внутренний голос, до сих пор молчавший, — А ненависть заставляет быстро взрослеть. Он пришел в твой дом с оружием в руках и был бы рад убить тебя. Сохранив ему жизнь, ты не сделаешь этому миру ничего полезного. Не обманывай себя, не пытайся привить в тело Гнильца те моральные конструкции, которые когда-то имели для тебя значение. Делай как чувствуешь».

Это было верным советом. И Маан вновь почувствовал себя уверенным, когда эта двойственность восприятия пропала, уступив место простому и привычному чутью охотника.