Гнездо времени

- Пойо пибиль! - продолжал Ленин Иван с видом конферансье, представляющего звезд эстрады. - Запеченные в банановых листьях кусочки курятины с чесноком, перцем и апельсином. И, наконец, "Пок-чук" - жареная свинина в апельсиновом маринаде, под луковым соусом. Сейчас принесу свинину вареную с фасолью и соус "моле" - шоколад, перец и миллион трав. Наслаждайтесь, друзья!

- С чего начнем? - растерянно спросил Петя. - С этого, что ли, Чука с Геком?

- Да тебе все едино, - пошутила Оля. - Лишь бы брюхо набить!

- Не обижай, мамочка! - говорил Петя, приступая к набиванию брюха. - Я очень даже разбираюсь в разных кухнях. Пицца, к примеру, гамбургер, хот-дог, пельмени в пачках. А как, бывало, почую шоколад с перцем, так весь трясусь. Я, мамуля, если по большому счету, гурман!

- Петр, не смеши! - вдруг как-то странно хрюкнула Оля. - Ты можешь мне сказать, что сейчас ешь - свинину или курятину?

- Мамочка, это не играет значения! - хрюкнул и Петя. - Главное, чтобы вкусно и питательно.

- Думаю, мы едим свинину, - предположил я, тоже немного подхрюкивая.

Вскоре мы нахрюкались вдоволь. И сидели, прямо скажем, с отупевшими свиными рылами. За исключением, конечно, Оли.

- Что будем на десерт? - поинтересовалась она.

Я открыл меню такой толщины, что оно напоминало скрижали завета, полученные когда-то Моисеем.

Первое попавшееся на глаза как-то удивило, и я прочитал для смеха.

- Французский коньяк столетней выдержки. Пятьсот долларов за рюмку!

Петя опять захрюкал, а Оля сказала с некоторым вызовом:

- Вообще-то я не против. Будет что вспомнить!

- Ну уж, мамочка, это дудки! - подпрыгнул Петя. - На пятьсот долларов можно месяц не просыхать. Доживешь до ста лет, куплю тебе бутылку соответствующей выдержки. А пока пей, чего попроще!

Оля внезапно обернулась ко мне:

- Купите даме всего одну рюмку столетнего коньяка!

- Мы, кажется, уже на "ты", - сказал я оторопело.

- Тем более, - согласилась Оля. - Так купишь или нет?

Я оказался в труднейшем положении. На этот прямой вопрос надо было отвечать однозначно. Но что? Я бегло взглянул на Петю - он отвел глаза, будто бы изучая лианы, свисавшие с потолка. Пауза затягивалась, а в голову не приходил достойный ответ.

Обычно в таких душещипательных местах повествование прерывается и видишь мелкий хвостик: " Продолжение в следующем номере". Или же внезапно начинается землетрясение.

Я тупо перебирал всяческие варианты, как гимназист, начисто позабывший, что следует за строкой "Мороз и солнце, день чудесный..." Не мог же я попросту сказать: "Шиш тебе, Оля!" Это явно не укладывалось в мой образ. Впрочем, почему бы и не сказать - хрен с ним, с образом.

Чувствуя себя препаршиво, я выдавил:

- Кажется, у меня нет при себе нужной суммы.

Но Оля играла в быстрые шахматы.

- Ничего, - улыбнулась она. - Петр даст взаймы!

Это был сильный, но чуть-чуть неточный ход. Он подключал Петю, который, как было заметно, хотел остаться вне игры, простым зрителем.

- Я не дам ему денег, - сказал Петя угрюмо. - Мы знакомы всего неделю чего доброго не отдаст!

- Он напишет расписку, - предложила Оля. - Или оставит чего-нибудь в залог...

- Ни расписок, ни залогов! - сказал я в отчаянии. - Мне не нужны эти деньги! Расплачусь кредитной картой.

Оля положила руку на мое плечо.

- Видишь, всегда можно найти выход - было бы желание! Кстати, мне не нравится столетний коньяк. Не хочу!

- Нет! Теперь выпьешь! - сказал я жестко, отбрасывая Олину руку и подзывая Ленина Ивана: - Ванюша, принеси этой стерве столетнего коньяку!

Казалось, его хватил легкий удар.

- О, простите, простите, но столетний коньяк кончился, - сказал он с таким видом, будто только что самолично допил бутылку. - Может быть, вас устроит пятидесятилетний?

- Нет, это барахло мы не пьем, - стремительно отреагировал я. - Нету ли портвейна? "Три семерки" или "Агдам".

Это добило Ленина Ивана. Он сокрушенно покачал головой, чувствуя, что предает свое русское имя.

- Тогда три кофе! - распорядился я.

- Столетней выдержки, - конечно же, добавила Оля.

ХЕЛЛУИН В ЧИЛИ-ВИЛИ

В быстрых карибских сумерках чернело перед нами огромное дерево. Его крона терялась в небесах. Иначе, как древом, его невозможно было назвать. Вероятно, на нем спасались от потопа Нене и Тата.

Ветви древа простирались по сторонам на многие метры. Оно было старым, это древо. И оно было голым.

А на ветвях его сидело множество громадных птиц. Казалось, это плоды древа. Длинные хвосты падали долу. Птицы были белы и недвижны. Но вдруг, внезапно, то одна, то другая пронзительно кричали загробно-металлическими голосами. Наверное, в этот самый миг где-нибудь на Земле отлетала грешная душа человеческая в лучшие, надеюсь, миры.

Дрожь пробирала от этих криков, от этой неподвижности, от белизны и оголенности. Я вспомнил сирен, сгубивших приятелей Одиссея.

- Что это? - спросила Оля, бледнея и крепко цепляясь за Петю.

- Есть древо жизни, а это, судя по всему, древо смерти, - произнес я зловеще.

- Ну тебя, - сказала неуверенно Оля. - Пойдемте отсюда!