Гнездо над крыльцом

При избытке пригодных для гнездования мест у стрижа нет необходимости проявлять дурные наклонности. Но так бывает редко. Он прилетает позднее всех, когда почти все подходящее для него уже занято. Скворцы в это время птенцов уже выкармливают. Чаще к насильственному захвату чужого жилья стрижи прибегают в лесной зоне, где они издавна гнездятся в дуплах. У городских стрижей мест под крышами и в щелях стен новых и старых зданий хватает, но и там, пусть редко, они тоже становятся захватчиками.

Не со всеми, конечно, удается одинаково. Если мухоловка или горихвостка совершенно беспомощны перед агрессором, то гнездом домового воробья можно завладеть лишь в отсутствие хозяев. Иначе приходится спасаться постыдным бегством самому: стриж удирает от воробья! Сунувшись с ходу в воробьиное гнездо, он, видимо, успевает получить тычок от хозяина и не вылетает, а прямо-таки выбрасывается из-под крыши, камнем падая к земле, чтобы, имея преимущество в скорости, оторваться от разъяренного воробья и не получить удар в спину на глазах у всех. Лишь у самой земли черная птица разворачивает крылья и, полого набирая высоту и скорость, уносится прочь.

Но уж если удалось ему воспользоваться минутным отсутствием воробьев и забраться в их гнездо, хозяином становится он. При возвращении силы, конечно, не покидают изумленных владельцев, но засевшего в гнезде стрижа они уже не смогут выдворить и вдвоем и будут лишь чимкать у входа под истошный визг захватчика, словно угрожающего: не подходи! Его и голод не выгонит из захваченного дома: будет сидеть безвылазно и визжать и сутки, и двое, пока воробьи не поймут безнадежности своего протеста и улетят восвояси подыскивать новое место и строить спешно другое гнездо. А стриж посидит еще немного, повизгивая и для их острастки и для самоуспокоения.

Не раз я видел, как стриж бросался на летящих голубей. Но эти нападения походили на обыкновенное озорство: бросится стриж сверху на летящего по своим делам голубя, замечется тот, как в панике, над крышами туда-сюда, туда-сюда, и увернется от стремительного, но неманевренного броска черного соседа. А тот, пролетев мимо, уже далеко: пугнул и был таков. Зла у него на голубя и не было.

Но вот нападение на сороку днем 25 мая 1980 года было явным сведением личных счетов. Тишину садовой окраины внезапно нарушили раздраженный визг стрижа и такое же недовольное, но с оттенком растерянности стрекотание сороки. Круто снижаясь, почти падая, она опустилась в сад и, не переставая стрекотать, как-то странно скакала под яблонями, стараясь клюнуть сама себя в спину. На ее спине, не сразу различимый на черном пере, сидел, вцепившись в крестец, стриж. Сидел задом наперед, развернув крылья и беспрестанно визжа, подставляя сороке жесткие перья хвоста. Сильного удара своему седоку сорока нанести не могла и только неловко дергала его за хвост. Стриж взвизгивал, но больнее от этих рывков становилось самой сороке, потому что острые, круто загнутые стрижиные когти еще сильнее впивались в ее тело.

Сорока, может быть, и смогла бы поднять в воздух еще четверть от собственного веса, но стриж вряд ли оставил бы ее на лету, коль не хотел отпускать на земле. От приближающегося человека сорока вместе с мстительным наездником поскакала к дальнему забору, около которого громоздилась куча хвороста. Смекалистая птица почти в отчаянии нырнула в гущу сухих веток и содрала с их помощью с себя стрижа, который через несколько секунд выкарабкался на ворох и без труда взлетел с него. Сорока же, освободившись от злого седока, взлетела на густой вяз и чуть ли не полчаса пряталась в его листве, забыв о собственной семье и не обращая внимания на верещание скворчиной ватаги. Было похоже, что она переживает не только боль, но и позор обиды, а скворцы как бы злорадствуют по поводу вполне заслуженной взбучки. Может быть, так оно и было?

Те стрижи, которые три летних месяца визгливыми стайками носятся по утрам и вечерам над площадями, улицами и дворами, это местные гнездящиеся птицы, ежегодно возвращающиеся в свои родные колонии. Но кроме них в течение четырех месяцев в небе над Русской равниной без определенной цели скитается множество холостяцких стай. Нам неизвестны ни число их, ни их пути, ни откуда они родом. Дом этих стай — небо. Они лишь случайно попадаются на глаза, когда опускаются ниже. В стае может быть и три десятка, и три тысячи птиц. Воздушный океан прокормит и больше. Но следить за такими стаями, наблюдать за их поведением можно лишь став таким же стрижом.