Сначала я не понял, с чего это он так радуется. Береговые огни действительно были совсем рядом, но мои ноги по-прежнему не доставали до дна. Потом до меня дошло, что дно не требуется: мы подплыли к какому-то парусному судну. По счастливой роже Хэхэльфа я понял, что это и есть его корабль.
Хэхэльф вскарабкался на его палубу, как некий фантасмагорический муравей. Я еще не успел отдышаться, а мне в рожу полетела веревка, толстая, как домашняя колбаса.
– Привяжи сундук и лезь сюда, – крикнул он. – Один я его не вытащу.
– Вдвоем мы его тоже не вытащим, – мрачно сказал я, выжимая полы рубахи и пытаясь понять, как мне удалось за несколько секунд оказаться на палубе, рядом с Хэхэльфом. – Скажу тебе больше, эту дрянь и втроем вытащить невозможно, и даже вдесятером.
– Вытащим! – жизнерадостно заверил меня Хэхэльф. – Стоит только вспомнить, какие сокровища там сокрыты!
– А что, здесь больше никого нет? – спросил я.
– Откуда? – удивился Хэхэльф. – Я не такая скотина, чтобы приговорить свою команду сидеть в Койдо и ждать моего возвращения – я ведь даже примерно не знал, когда вернусь. Все дома, в Сбо. Ничего, завтра мы с тобой тоже там будем!
– Каким образом? – недоверчиво спросил я. – Хочешь сказать, что корабельная команда нужна для красоты, а для управления судном достаточно двух человек?
– Не дергайся, Ронхул! Для управления моим «Чинки» иногда бывает достаточно одного человека – если этот человек я. И если у меня есть кумафэга!
– Не понимаю.
– А тебе и не надо ничего понимать. Сам все увидишь. Главное – затащить на палубу этот милый маленький сундучок, остальное уладится само собой, – заверил меня Хэхэльф.
Чертов сундук мы все-таки победили. Честно говоря, я и не надеялся. Я впервые в жизни умудрился заработать самые настоящие кровавые мозоли и разглядывал свои ладони с тупым любопытством законченного идиота.
– А ты молодец, Ронхул! – искренне сказал Хэхэльф. – Сильнее, чем я думал. И плаваешь здорово.
Я тут же расплылся в горделивой улыбке, почему-то покраснел и поспешил кокетливо откреститься от честно заслуженных лавров.
– Какое там здорово! Едва за тобой поспевал.
– Так то за мной. За мной вообще никто угнаться не может: бунабская школа. Меня не кто-нибудь, а сам ндана-акуса Вару-Чару плавать учил, – пожал плечами Хэхэльф. В его голосе не было ни капли гордости, признание звучало как обычная констатация факта. – Я-то боялся, что с тобой придется плыть до рассвета, а ты меня удивил, – признался он.
Я окончательно растаял. Теперь Хэхэльф мог вить из меня веревки, в любом количестве.
– Ну, чего тянуть, сейчас распакуем наше сокровище, и вперед, в Сбо! – бодро сказал Хэхэльф. – В Койдо нам с тобой делать абсолютно нечего. По крайней мере, мне.
Он склонился над сундуком, немного повозился с замками – я не сомневался, что мой приятель справится с этой небольшой технической проблемой, – откинул крышку и вдруг расхохотался так неудержимо, что я растерялся.
– Сейчас ты скажешь, что там нет никаких сокровищ, только драные пиратские штаны, как в какой-нибудь дрянной комедии. Осталось понять, почему этот хлам так много весил.
– Не все так страшно, Ронхул, – сквозь смех выговорил Хэхэльф. – Кумафэга на месте. Не так много, как могло бы поместиться в этот сундук, но на наш с тобой век хватит. А тебя ждет хороший сюрприз. Смотри, какая прелесть!
Я заглянул в сундук и тоже начал ржать. Шутка так себе, средненькая, но припухшая рожа крепко спящего Давыда Разъебановича показалась мне самым уморительным зрелищем всех времен и народов. Наверное, я смеялся еще и от облегчения: теперь до меня окончательно дошло, что в моей жизни остался один-единственный страмосляб. Давыд Разъебанович, сладко похрапывающий среди драгоценной кумафэги, милой сердцу моего друга Хэхэльфа, был своего рода жирной точкой, достойным закрытием страмослябского сезона.
– И что мы будем с ним делать? В море бросим? – сквозь смех спросил я.
– Можно и в море бросить, – совершенно серьезно согласился Хэхэльф. – Но будет лучше, если мы его тихонько свяжем, чтобы поутру не разбушевался, и оставим при себе. Никогда не знаешь, что может завтра понадобиться!
Только что я был уверен, что больше никогда в жизни не смогу выполнять физическую работу. Даже снять с себя мокрую одежду казалось мне настоящим подвигом. Но мне пришлось принять активное участие в плетении веревочного кокона вокруг недомытого после Узорной мазаницы тела спящего пирата. Потом мы аккуратно разместили его тушу на корме, подальше от драгоценного содержимого сундука. Надо отдать должное Давыду Разъебановичу, он не доставил нам никаких хлопот. Спал, как невинный младенец, упакованный в рекордное количество сухих памперсов. Впрочем, он и был в некотором роде младенцем, да еще и нетрезвым.
– Это и есть твоя кумафэга? – спросил я Хэхэльфа, с любопытством разглядывая маленькие мешочки из очень тонкой коричневой кожи, туго набитые чем-то сыпучим. – Неужели это действительно такое великое сокровище?