Гнезда Химер. Хроники Хугайды

Впрочем, я заметил, что капитан и еще несколько человек время от времени отвлекались от вакханалии, чтобы совершить вполне осмысленные действия с такелажем и прочей мореходной хренью. Это внушало некоторую уверенность, что судьба корабля, как ни странно, находится в надежных руках.

«Сбылась вековая мечта интеллигенции всегда быть выше обстоятельств! – весело сказал я сам себе на рассвете. – Кто бы мог подумать, что это может выглядеть именно таким образом».

После этого монолога я умудрился заснуть. Но с мачты не упал. Сам до сих пор с трудом верю, что такое возможно.

* * *

Мое «высокое положение» сделало меня самой привилегированной особой на пиратском судне. Меня боялись и уважали – это было совершенно очевидно. Каждое утро и каждый вечер мне приносили порцию «хряпы» и чуть ли не на коленях умоляли не побрезговать угощением.

Когда пираты поняли, что я не собираюсь спускаться вниз, они впали в отчаяние, а потом нашли в своих рядах героя, который согласился доставлять мне еду. Героя звали Давыд Разъебанович; мне показалось, что он был самым горьким пьяницей на корабле. Если прочие страмослябы начинали гулять сразу после полудня, то Давыд Разъебанович вообще никогда не бывал трезвым. Можно подумать, что его организм был своего рода самогонным аппаратом и самостоятельно вырабатывал алкоголь из всех поступающих в него ингредиентов, даже из воздуха. Тем не менее дядя оказался опытным верхолазом и довольно редко падал с мачты – разве что, если очень уж сильно напивался. Но ему отчаянно везло: полеты на палубу не имели трагических последствий.

Кроме мисок с едой он таскал мне венки из цветов и ленточек – точно такие же украшали загривки крашеных «свинозайцев». Разумеется, я был тронут до глубины души.

Еда тут же отправлялась в море, на радость его многочисленным обитателям: я совершенно не испытывал чувства голода. Впрочем, дело даже не в этом. Я бы вполне мог заставить себя поесть, но боялся нарушить хрупкое равновесие, которое стало единственным смыслом моего нынешнего существования. Я так и не смог уяснить природу случившегося со мной чуда, но прекрасно понимал, что оно может закончиться так же внезапно, как и началось, и что тогда?

Пикирующий полет на палубу вслед за героическим асом Давыдом Разъебановичем казался мне всего лишь лирической прелюдией к грядущим неприятностям. Чем больше я наблюдал сверху повседневную жизнь страмослябских пиратов, тем меньше мне хотелось вливаться в их дружный коллектив. Поэтому я старался быть осторожным. Возможно, я перегибал палку, когда думал, что несколько кусков пищи сделают мое тело тяжелым и неповоротливым, как прежде, но строгая диета казалась мне невысокой платой за странное, эксцентричное и столь своевременное могущество.

Правда, я все еще испытывал жажду, но эту проблему мы кое-как уладили. Я разыграл блистательную (для начинающего) пантомиму и с грехом пополам объяснил Давыду Разъебановичу, что хочу пить. Поначалу он носил мне какую-то жуткую самодельную брагу, я сердился, выливал ее на палубу и настойчиво требовал воды.

После того как я научился отчетливо выговаривать популярные словосочетания вроде «ибьтую мэмэ», «уть влять», «куляй ибуты мэмэ» и совершенно феерическое словцо «пундерас», парень все-таки уяснил, что мне требуется обыкновенная мокрая вода. Оказалось, что на страмослябском языке она называется «мряка», и великолепный Давыд Разъебанович принес мне эту самую мряку в большой деревянной фляге. Вода оказалась чистой, холодной и удивительно вкусной – приятный сюрприз.

Само собой разумеется, через некоторое время у меня возникла небольшая физиологическая проблема. От решения более фундаментальных вопросов бытия меня спасала диета – и на том спасибо. Я долго колебался, прежде чем решился помочиться сверху на палубу: воспитание не позволяло. По крайней мере, я постарался дождаться ночи. Стоило мучиться – господа пираты не обратили на мое вопиющее хамство ровным счетом никакого внимания, поскольку их веселье было в самом разгаре.

«С кем поведешься! – печально констатировал я. И строго сказал себе: – Только постарайся, чтобы это не превратилось в привычку».

Впрочем, были в моей новой жизни и более лирические моменты. Например, дивные, долгие рассветы и закаты, когда три разноцветных солнышка поджигали горизонт с разных сторон, то одновременно, то по очереди. Я никак не мог обнаружить хоть какую-то закономерность их перемещений по небу. Создавалось впечатление, что местные светила сами решают, когда следует появиться на небе и когда его можно покинуть.