Гнезда Химер. Хроники Хугайды

Мы миновали неподвижных стариков, смотревших на нас, как на пустое место, и вошли в дом. Коридор был таким же темным и прохладным, как все коридоры в бунабских домах, но в этом доме он оказался очень коротким и прямым. Прямо перед нами была дверь, завешанная тонкой полупрозрачной тканью, такой легкой и невесомой, словно ее соткали не люди, а специально обученные паучки.

Занавеска сама взлетела вверх, словно бы от порыва ветра, хотя я мог поклясться, что никакого ветра не было, и мы вошли в комнату. Помещение оказалось просторным и почти пустым, если не считать многочисленных ковров, ковриков и подушек, которые покрывали пол даже не одним сплошным слоем, а несколькими слоями, образуя что-то вроде пологого холмика. На плоской вершине этой насыпи был постелен большой круглый ярко-зеленый ковер с густой бахромой, похожей на настоящую живую траву. В центре ковра, опираясь на большие разноцветные овальные подушки, сидел пожилой человек в необыкновенно высокой агибубе. Высота сооружения была никак не меньше полутора метров.

У хозяина дома было такое же суровое, отрешенное лицо, как у стражей, которых мы встретили у входа. Но, в отличие от них, этот дядя был преисполнен такого нечеловеческого величия, что, если бы Хэхэльф сообщил мне, что это и есть бог по имени Варабайба, я бы, несомненно, выпалил, что уже и сам это понял.

Но царственный старик, разумеется, не был Варабайбой. Передо мной сидел ндана-акуса Анабан, владыка Вару-Чару. Тот самый человек, который стал для моего друга Хэхэльфа кем-то вроде отца и научил его всему на свете, в том числе плавать со скоростью моторного катера, улыбаться «сердечной улыбкой», а также стрелять из лука и играть на какой-то местной флейте – правда, двух последних подвигов Хэхэльф при мне пока не совершал.

Насколько я понял из объяснений Хэхэльфа, ндана-акуса Анабан был всего лишь одним из многочисленных мелких правителей острова Хой. Но словосочетание «мелкий правитель» совершенно не вязалось с его обликом, осанкой и манерами властелина Мира.

Некоторое время ндана-акуса просто смотрел куда-то перед собой, как бы сквозь нас, как мне показалось, довольно безучастно. В конце концов я начал чувствовать себя привидением, мерцающим призрачным сгустком разреженной материи, которую невозможно заметить при дневном свете. Потом он внезапно поднялся на ноги одним легким порывистым движением, словно не утопал только что в груде мягких подушек, подошел к Хэхэльфу, оглядел его с ног до головы, одобрительно кивнул, даже снисходительно похлопал его по плечу и неторопливо вернулся на место. Только после этого он внимательно уставился на меня.

Мне стало не по себе, я даже почувствовал противную дрожь в коленках, но потом наши глаза встретились, и я внезапно успокоился. Не могу сказать, будто я почувствовал, что ндана-акуса испытывает ко мне расположение или симпатию. Просто почему-то перестал нервничать, и все тут. Выдержав долгую томительную паузу, старик наконец вымолвил одно-единственное слово, что-то вроде «амана», с ударением на последнем слоге.

Это стало для Хэхэльфа чем-то вроде выстрела стартового пистолета. Он поспешно открыл рот и принялся излагать «краткое содержание предыдущих серий». На этот раз мой друг витийствовал не меньше часа. Ндана-акуса слушал его внимательно, время от времени снисходительно кивал, как бы давая понять, что болтовня моего друга пока ему не надоела.

Наконец Хэхэльф выдохся и умолк. Ндана-акуса Анабан кивнул и задумался. Я понял, что уже давно хочу в туалет, и огорчился – надо же, как некстати! Впрочем, мне повезло, размышления ндана-акусы длились недолго, всего несколько минут. Потом старик заговорил, и его голос, низкий и глубокий, произвел на меня самое благоприятное воздействие. Я сразу, без всякого перевода, понял, что ндана-акуса собирается мне помочь – довольно странно, если учесть, что интонации этого величественного старца были такими же недовольными, как и его морщинистое лицо.

Закончив говорить, он снова посмотрел мне в глаза, и на этот раз я очень хорошо понял, что имел в виду Хэхэльф, когда говорил о «сердечной улыбке» бунаба. Взгляд ндана-акусы не был ни веселым, ни приветливым в обычном понимании этих слов, но мне стало тепло и уютно в обществе его более чем мрачной персоны. Можно сказать, я чуть ли не впервые в жизни обнаружил, что во Вселенной есть место, где меня любят: не за какие-то там гипотетические достоинства, которым здесь грош цена, а просто так, потому что я есть, как любят дерево в саду, или ручей за домом, или сухой узорный лист, который можно отыскать в траве, принести домой и положить под стекло.

Хэхэльф ответил старику коротко и, как мне показалось, взволнованно. Потом дернул меня за рукав – я-то стоял как вкопанный, переваривая свои неземные ощущения, – и мы вышли в сад.

– Все в порядке, да? – спросил я, щурясь от яркого света: все три солнышка стояли в зените, что на моей памяти случалось с ними крайне редко.