Гнев троллей

Это была старая, мучительная история, и Корнель сам не заметил, как свернул на привычную дорожку своих проповедей… едкие мгновения, когда у него развязывался язык. При этом священник ощущал, как внутри него растет и клокочет ярость. Но он сдержал себя, Гарьяс едва ли был подходящим слушателем. Слишком юн был его брат, слишком часто он слышал об ужасах, которые влахаки творили над братьями ордена в первые ночи после смерти марчега Цорпада. И они молча продолжили уборку.

Здесь и там можно было увидеть следы прошлого, словно клеймо. Капелла была отремонтирована, заново выбелена, но шрамы все равно были заметны. Битая плитка, неровности на стенах. Все, на чем влахаки изливали свой гнев. Священники ордена покинули капеллу в крепости Ремис, когда до них дошла весть о поражении Цорпада. Они сбежали на восток, где вооружались армии двух других марчегов… для битвы, которая не состоялась, для бури, которая не разразилась. Цорпад был побежден в предзимье, и снег подарил людям и земле краткий мир, который Ионна удачно использовала для переговоров.

Корнель отчетливо помнил испуганных и возмущенных священников, которые прибыли с запада в Брачац, резиденцию марчега Ласцлара Сциласа. Сам он был тогда простым мирянином без звания, обязанности которого ограничивались натиранием пола. Влахак, который вступил в орден… Обе стороны воспринимали его враждебно.

Он помнил сообщения о войне, громкие речи об отмщении, о войне и уничтожении влахаков. Он уже тогда догадывался: крах ордена во Влахкисе стал во многом результатом политики Альбус Сунаса.

— Очень печально, что умерла княгиня, — пробормотал юный священник.

Несколько мгновений Корнель недоумевал, что было такого печального в смерти Ионны, а потом понял, что Гарьяс имел в виду Висинию.

— Несомненно, — чопорно буркнул он в ответ.

Но иногда он был не уверен в этом. Без вмешательства Висинии орден не смог бы столь быстро вернуться во Влахкис. Но не заступись княгиня, и Корнель был бы сегодня не здесь, а в Ардолии, где Альбус Сунас уважали и почитали. Корнель тихо вздохнул. Но следовало нести Божественный свет также туда, где он не был желанным. «Особенно туда! Даже в темноте нужен свет. Если бы только влахаки не были такими упрямыми и твердолобыми!»

Старший священник тяжело поднялся. Его суставы болели, особенно колени, на которых он ползал по твердому полу. Непостижимым образом это была приятная боль, заслуженная боль, боль, которая наполняла Корнеля гордостью. Гарьяс продолжал уборку в капелле. Сам же старший священник вышел в утро. Приветствие солнца было постоянным ритуалом, и каждый верующий старался совершать его в храме. Многие предпочитали посещать капеллу в крепости, а не вновь отстроенный храм в городе. Корнель предполагал, что приверженцы Божественного света таким образом надеялись не сильно афишировать свою веру.

Храм в городе представлял собой печальное зрелище. Хотя после пожара на месте старого отстроили новое здание, оно было маленьким, убогим, без архитектурных изысков, едва ли достойное того, чтобы считаться крупнейшим храмом Альбус Сунаса во всем Влахкисе. «Да что это, собственно? Даже маленького помещения хватит, чтобы вместить всех верующих города. И, вероятно, даже вместе с их лошадьми!»

Эта мысль вызвала у Корнеля саркастическую ухмылку, которую он сразу же стер с лица. Священнику замковой капеллы не пристало демонстрировать подобные эмоции. Лицо Корнеля приняло спокойное выражение. С поднятым подбородком, размеренным шагом брат вышел во двор.

Многие влахаки были недовольны, когда капеллу, которую Ионна превратила в конюшню, снова передали ордену. Каждый в братстве знал, кого нужно было благодарить за это. Саньяс, простой священник, заслужил внимание Висинии мудрыми словами и честными поступками. Благодаря ему ордену было позволено снова сооружать храмы во Влахкисе, пока княгиня в конце концов не передала для служения Божественному свету и эту старую оскверненную капеллу в крепости Ремис. Когда немес Висиния заболела во время большой эпидемии лихорадки и умерла, все были уверены, что это означает также конец ордена в Теремии. Но Стеном сал Дабраном после смерти супруги овладела тоска, он стал безучастен ко всему, даже к нелюбимым священникам ордена, которых всегда хотел изгнать из страны. И только сыновья, которые тогда еще были детьми, не позволили воеводе окончательно утратить смысл жизни.

Стен хранил память о своей супруге и чтил ее волю. Прошло уже десять лет с момента смерти Висинии, у Альбус Сунаса была причина тоже чтить ее память.

— Форбс! — раздался крик со стены.