Гнев и радость

Рей был постоянно занят, но Джулия полагала, что не по этой причине она видит его-так редко со дня, когда в нее стреляли. Он держался с ней на расстоянии, общаясь только по необходимости. В последние дни она начала понимать вероятную причину такого поведения. Казалорь, теперь настало время выяснить это. Вероятно, другой возможности у нее не будет.

Она встала и медленно пошла через комнату к столу, за которым сидел Рей. Ее движения были неторопливыми, она останавливалась для приветствий, поздравлений, но все же ей не хотелось привлекать к себе большое внимание.

Казалось, он наблюдал за ней, ждал ее, пока сидел в кресле, вытянув ноги. Кремовая рубашка оттеняла его лицо, он выглядел бодрым, загорелым и гораздо более привлекательным, чем кто-либо. Она почувствовала себя неловко из-за красного шрама на голове и сломанной руки.

При ее приближении он встал. Они приветствовали друг друга вежливо, с улыбкой. Джулия заговорила о Донне, Аннет и детях. Когда Рей взялся за кресло, чтобы выдвинуть его для нее, она вопросительно на него взглянула.

— Могу я поговорить с тобой? — спросила она. — Я не задержу тебя долго.

Он согласился, удивленно посмотрев при этом на Донну. Вдова, ответив быстрым взглядом ему и Джулии, одобрительно кивнула, медленная улыбка искривила ее губы.

— Нам хорошо здесь, — сказала она. — Продолжайте.

Он ответил на ее улыбку, затем, подмигнув Саммер, пошел за удаляющейся Джулией. Догнав ее, он показал на открытую дверь:

— Может, лучше на улице?

Она согласно кивнула, и вскоре они уходили от шума и запахов еды в сторону лодочного причала и огромного старого кипариса.

— Извини, что я увела тебя с вечера, — произнесла она, когда они остановились у воды. Она обрадовалась, что их разделяло расстояние, а то бы он услышал, как бьется ее сердце. Это биение она слышала во всем теле, оно мешало ей сосредоточиться.

Он взглянул на нее, потом сунул руки в карманы, глядя в сторону.

— Это не имеет значения.

— Просто я хотела, — начала она и остановилась из-за сухости во рту. — Я хотела сказать тебе, прежде чем уеду, — я вспомнила, наконец, о чем мы говорили в тот день, когда Офелия выстрелила в меня, или, по крайней мере, что я тогда говорила. Я хотела сказать тебе, что не говорила всерьез ни о твоей работе, ни о Донне или другой твоей женщине. Я вся кипела от гнева, и ты попался под руку. Вот я и вспылила.

— Нет, ты была права. Я знаю, в прошлом я часто терпел неудачу с женщинами, которым был нужен. Я не могу назвать их жалкими, но я чувствовал к ним жалость и сострадание. В таком случае я ощущал себя менее виноватым, словно я должен был дать им что-то, особенно если не любил их.

— Я не хотела бы говорить об этом. Это не мое дело.

— Я не думаю, что это имеет значение. В любом случае это к тебе не относится. Я никогда еще не видел такой женщины, которая бы меньше нуждалась в жалости или сочувствии, чем ты.

Минуту она смотрела на него, но не смогла решить, какой смысл он вкладывает в эти слова. Она продолжала настойчиво объяснять.

— Я также думала, что ты замешан в наркобизнесе.

— Тебе и полагалось так думать, — сказал он, качая головой. — Я очень старался, чтобы ты и все остальные, в том числе Офелия, так считали.

— У тебя это не получилось; я не поверила, потому что видела, как ты следил за гидросамолетом в тот первый вечер. После разговора с Донной я была уверена, что ты работаешь тайным агентом, что ты подозреваешь меня и поэтому сблизился со мной, что ты…

— Так и было. Это входило в мою работу, но никто не знал, что все это зайдет так далеко. Я просто должен был убедиться, что ты не причастна. Это было до Лос-Анджелеса. Лос-Анджелес был нужен кому-то, но не мне.

— Но ведь ты боялся за меня? У меня было чувство, что меня охраняют.

— Если я даже хоть немного прав в своих подозрениях, это хорошая возможность не разрешить тебе принять решение.

— Так ты примешь свое.

Он поднял голову, но не вздрогнул.

— Ты можешь так говорить.

— Да, потому что ты не примешь его в одиночестве.

— Нет?

— Я не притворяюсь, что не всегда была готова дать тебе то, что ты хотел.

Прежде чем он начал говорить, она поспешно продолжила:

— Скажи мне, помнишь ли ты тот вечер, когда принимал перкодан от боли в плече, а Булл угощал тебя коньяком «Джек Дэниел»?

Он с осторожностью повернул голову и посмотрел на нее.

— Да.

— Помнишь ли ты, что ты делал, что говорил в ту ночь?

Он долго молчал, прежде чем ответить.

— Я помню, что проснулся в твоей постели.

— До этого, — торопливо проговорила она.

— Я хотел поговорить с тобой, но у тебя не было света, и я подумал, что ты спишь. Я немного посидел на ограде галереи. По-моему, даже ходил по ней.

— Так и было.

Он взглянул на ветки кипариса и вздохнул.

— Что еще?

— Ты сказал, что не можешь заниматься серфингом и не умеешь быть актером.

— В основном это правда.

— И ты делал мне предложение, хоть и неприличное. Например, ты предложил страстно любить меня под открытым небом.

— Я согласен, — тихо сказал он, — что мои грехи преследуют меня.

— Я тоже так думаю, — ответила она, слегка улыбаясь.

— Нет необходимости быть доброй, просто дай мне понять.