Глыбь

– И все же, иногда ветреность убивает чувства, а остроумие бесит.

– И все же, ты обрадовался мне.

– Иди на хуй, – сказал Стас.

– У тебя еще остались наши кадавры на компе?

– На компе я теперь работаю.

– Это не ответ.

– Деньги зарабатываю, кручусь между заказчиками, чтобы в офис не ходить.

– Это не отве-ет, – пропела Люба.

– Остались.

– Поиграем вечером?

Стас допил пиво. Всего два раза приложился к бутылке – и все. То ли опыт, то ли черта, которую не стоило переходить. Он аккуратно расправил на коленях бумагу. Люба достала из сумки еще одну бутылку, сбила крышку о скамейку, и Стас спрятал этикетку. Сестра смотрела на него голодными блестящими глазами, ее полные губы полуоткрылись в ожидании ответа.

– Что ты хочешь мне доказать? – рявкнул Стас. – Что ты интереснее, сложнее Оли? Да, это так. Но мои слова о бесячем остроумии это не отменяет.

– Ты поскучнел, – спокойно ответила Люба.

– А может, ты затормозила на месте?

– Если я затормозила, – улыбнулась Люба, – то там, где мне нравится. У меня есть все, чего я только могу пожелать: мужчины, внимание, развлечения и полная свобода. А где остановился ты, милый? Достаточно ли тебе того, что ты имеешь сейчас?

– Допустим.

– Тогда я разочарована. Но, видишь ли, в чем проблема, я тебе не верю.

– По-твоему, я не счастлив?

– По-моему, нет.

– А по-моему, вполне.

– Тогда почему ты сейчас сидишь здесь, со мной?

– Иди на хуй, Люба!

История была такая:

Сначала умер папа. Болел он недолго, отошел спокойно и безболезненно, как и многие мужчины, погребенные под непосильным грузом ответственности, переживаний и пустых мыслей. Мать Стас почти не знал: ее не стало, когда ему сравнялось пять. Тетя Лена и дядя Толя тянули детей на себе, а папа пытался заработать достаточно, чтобы не пришлось разменивать квартиру.

Дядя Толя умер спустя год после папы, когда у тети Лены уже нашли опухоль.

Скверная история. Двоюродные брат с сестрой остались предоставлены сами себе. Ему было девятнадцать, ей – семнадцать. Стасу пришлось быть сильным и бороться с обстоятельствами. Иначе – никак. Без поддержки никак.

Зато квартира осталась за ними.

Стас поставил бутылку у ног. Встал и прошелся туда-сюда, разминая затекшие мышцы. Люба следила за ним. Молчала. Казалось, что говорить больше не о чем, и вместе с тем ничего на свете Стасу не было так важно, чем еще пара реплик, пусть даже пустых, издевательских.

– Так поиграем?

– Поиграем.

Играли на планшете. В детстве пачкать бумагу просто так не позволяли. За человечков и узоры на тетрадных полях наказывали, тем не менее, и Стас, и Люба рисовали прекрасно. Даже не тренируясь и не осваивая азы. Просто дано. К электронному планшету приспособились легко, и изысканные кадавры перекочевали с вырванных клетчатых листков в цифру.

Оля хлопотала на кухне: «скоро жарёха!» Стас подергал мышкой, выводя компьютер из анабиоза, создал в Фотошопе новый файл, задал ему привычные размеры и нарисовал серый прямоугольник, закрывавший треть холста.

– Иди отсюда.

– Пойду посмотрю, что такое жарёха, – сказала Люба.

– Снобка.

Стас выбрал тонкую кисточку и несколькими движениями стилуса набросал контур будущей головы. Получилось нечто похожее на дьявола с триптиха Босха. Стас раскрасил клюв и глаза кадавра черным, перья – синим, водрузил на макушку корону, подумал и дорисовал большие буйволиные рога. Получилось странно, но ведь чем страннее – тем лучше. На жестком диске Стаса жили куда более причудливые создания, порожденные их совместной с Любой фантазией. Стас закрыл голову серым прямоугольником, убедился, что Люба поймет, откуда продолжать рисунок, стер выглядывавшие из-под прямоугольника перышки, чтобы не давать лишних подсказок.

Вышел в кухню, отщипнул от лежащей на столе грозди виноградинку, сунул в рот.

– Иди, рисуй.

– Немытый же! – воскликнула Оля.

– Плевать, – сказал Стас и кивнул Любе. – Не подсматривай!

Сестра ушла в спальню.

– Что вы там рисуете? – спросила Оля.

– Изысканных кадавров.

– Это как?

– Никогда не играла? Рисуешь голову, сгибаешь лист так, чтобы виднелась шея, потом другой дорисовывает. Получается забавная зверушка. Хочешь нарисовать ноги этой?

– Ерунда какая-то.

– А мы любили кадавров, – произнес Стас. – Они нам помогали.

– Каким образом?

– Отвлечься от всякого грустного, когда родителей не стало.

И кое от чего другого. Этого Стас упоминать не стал, но вспомнил, как Люба дразнила его, изображая тела с большой красивой грудью или лица привлекательных женщин. Среди сохраненных кадавров было немало извращенных русалок, кентавресс и обнаженных прелестниц с мордами зверей.

– Ты же говорил, что работать пошел.

– А что, я все время должен был работать? – ухмыльнулся Стас. – Без досуга и без просвета.

– Я работала.

– Вот и не научилась кадавров рисовать.

– Даже слово дурацкое.

– Французское.

Оля выключила газ, помешала картошку и достала из холодильника томат.

– Нож мне сполосни.