Глубокое ущелье

Вместо Османа сверток развернул ахи Хасан-эфенди. С удивлением вынул оттуда туркменскую чалму.

— Чья она, признаете?

Не дав ответить старикам, Керим крикнул:

— Чалма моего брата Демирджана!

— Я знал, что ты опознаешь ее, Осман-бей. Теперь наше дело облегчилось.

Осман-бей обернулся к Кериму, недовольный, что тот нарушил обычай, вмешался, не подумав о последствиях.

— Откуда знаешь? — строго спросил он.

— По греческому амулету. Невеста брата моего, Лия, повязала недавно.— Керим указал подбородком на Мавро.— Его сестра.

Осман-бей, подумав, поднял голову.

— Где вы нашли чалму?

— Ею были связаны руки девицы нашей по имени Лия! Девицу Лию сперва изнасиловали, потом убили, Осман-бей!

Барабанная площадь Сёгюта замерла. Насладившись молчанием, Фильятос раздраженно объявил:

— Давно уже не отставал от нее твой объездчик коней Демирджан. Хотел сделать ее мусульманкой. Когда не согласилась она... Связал за спиной руки, изнасиловал и задушил.

— Откуда известно, что Демирджан? После такого дела оставить свою чалму?

— Есть у нас свидетель насилия. А если изнасиловал, то и убил он.

Все посмотрели на Баджибей, на Керима, потом перевели взгляд на Мавро. Услышав, что сын ее Демирджан обвиняется в насилии и в удушении связанной женщины, Баджибей онемела от ужаса. Насилие считалось в уделах самым тяжким, самым грязным преступлением. Такое пятно нельзя было смыть даже кровью. Наконец, запинаясь, она вымолвила:

— Упаси бог, не мог мой Демирджан. Никогда! Соседи знают!

Фильятос тронул кнутом плечо Мавро:

— А ну, расскажи, что нам говорил?! Рассказывай! Пусть слышат все.

Мавро, облизнув разбитые губы, с отчаянием и робостью смотрел на сёгютцев. Взгляд его остановился на Кериме.

— Заставили они меня, брат Челеби! Говорил им, не мог такое бесчестье сотворить Демирджан... — Слезы полились у него из глаз.— Демирджан любил Лию. За волос ее жизнь бы отдал. Демирджан — джигит.

Фильятоса вдруг обуял приступ гнева — один из тех, о котором все знали. Изо всей силы хлестнув Мавро кнутом по лицу, он заорал:

— Ах ты, сукин сын! Туркменов боишься, а меня нет?! Говори правду, как нам сказал! Не то раздавлю.

— Не мог Демирджан... Не мог, сказал я. Ни сестру мою, ни кого другого.

Фильятос снова поднял хлыст, но в это время Баджибей, осмелев оттого, что с ее сына смыто страшное пятно, рванулась вперед и, сверкнув саблей, обрубила хлыст Фильятоса у самого черенка.

Фильятос опешил. Но решил не принимать ее поступок за оскорбление, ибо не мог быть для него оскорблением удар женщины. Он обернулся к Осман-бею.

— Не по закону подымать на жалобщика оружие, Осман-бей. Недостойно мужчины сидеть вместе с женщиной...

Чуть раньше, когда Фильятос сказал, что прибыли они за своим правом, Орхан послал одного из своих людей за караджахисарскими стрелами, решив, что они могут пригодиться. И положил их, завернутыми в тряпку, перед отцом.

— Прости ее, сеньор Фильятос! — все так же незлобиво ответил Осман-бей.— Нет у нас худшего преступления, чем насилие над женщиной. Но если ты ищешь права, то и мы его ищем! — Он развернул тряпку и, взяв одну из стрел за перо, воткнул в землю.— Ты узнаешь, чья это стрела?

Фильятос глянул, узнал, но не подал виду. Только безголовые туркмены могли надеяться обвести его с помощью такой хитрости.

— Наша стрела, ну и что?

— Вчера мы вынули ее из мертвого тела Демирджана, на которого ты принес свою жалобу. И не из груди — из спины!

— Где вы нашли труп?

— На нашей земле... Рядом с нашей деревней... Да еще трех боевых коней у нас угнали, сеньор Фильятос. Взяли мы след, привел он к вашей земле... А где был труп Лии?

Фильятос оторопел. Видно было, он изо всех сил пытается сообразить, что произошло.

— Смотрите, может, Демирджана убили после того, как он задушил девку.— В глазах его блеснул злой огонек. Бедняга Мавро, услышав о смерти Демирджана, замер. Фильятос метнул на него злобный взгляд.— Может, вот этот пес убил вашего человека? Узнал чалму и, чтобы отомстить за сестру, выстрелил ему в спину...

Мавро застонал. Покачнулся, словно защищаясь от удара, и в ужасе откинулся назад. Еще немного, и он рухнул бы на землю. Но Баджибей подхватила парня, прижала к груди. Волосы ее выбились из-под платка, губы плотно сжались, глаза сверкали, как у тигрицы, готовой броситься на защиту своего детеныша.

— Где был вчера вечером этот Мавро?

Фильятос и вместе с ним вся площадь удивленно оглянулись. Вопрос задал верный друг Демирджана армянин Торос, которого Осман-бей сегодня отправил в деревню Дёнмез.

— Где был? В крепости. В Караджахисаре.

— А сегодня утром?

— А тебе что? Не суй нос в дела, которые тебе не по разуму, армянин поганый! Грязный раб!

— Он не раб, а один из наших джигитов.— В голосе Осман-бея зазвучало негодование.— Говори, Торос-ага!

— Ошибается этот хозяин.— Торос нарочно назвал Фильятоса «хозяином», бросив это слово как оскорбление.— Наш кровник — не Мавро. Откуда это известно? А вот откуда.

Он вынул из колчана стрелу и воткнул ее рядом с первой. По черному оперению сёгютцы снова опознали караджахисарскую стрелу.

Фильятос медленно сказал:

— И эта стрела наша. Где взял?