Глубокое ущелье

Почуяв, что надежды на стихийный гнев сестер Рума не осталось, дервиш Даскалос сделал последнюю попытку:

— Не в обычаях удела оставлять убийство неотмщенным, Осман-бей. Мы тебя поставили над собой, потому что ты славный джигит, воитель, не посрамишь нас. Твоих коней увели. Свое добро защищать — закон для бея. И потому набег стал законом. Нашего товарища убили в спину. Нельзя оставить его без отмщения. Налет — наш долг. Эртогрул, наш бей, умер. Враги решат: теперь можно делать с нами все, что угодно, напуганы смертью бея. Надо показать им нашу неустрашимость. Налета требует вера. Воины все обдумали вчера ночью. Кое-кто поклялся на сабле. Веление веры ясно! Не мучай себя понапрасну. Если ты против, мы все равно требуем мести. Недостойно мужчины бросать Баджибей, коль идет она мстить за сына, позорно доверять дело воина женщине.

Осман-бей, насупив черные брови, поглядел на Баджибей. Спросил:

— Так ли, Баджибей?

Керим, не шелохнувшись, ждал, что скажет мать. Баджибей оторопело огляделась. Не было у нее сил даже пальцем пошевелить, но в ушах настойчиво звучали слова: «Она идет мстить за сына».

— Так, Кара Осман-бей, сын Эртогрул-бея,— неохотно ответила она.— Я потеряла сына, опору свою, надежную, как гора. Как же не искать мне мести?

— Ты потеряла сына, надежного, как гора, а я — товарища, за которого мир отдать не жаль, Баджибей. Много можно сказать о сыне Эртогрула, но нельзя сказать, что не мстил он за кровь товарища. Безвинно зарезанную курицу не оставлял неотмщенной, никому не давал потачки. Пока жив был Демирджан, сон мой покоен был. Убили Демирджана — нет мне ни сна, ни покоя. Подумай хорошенько. Не потому убили Демирджана, что он был Демирджаном. Не кони им наши нужны, не смерть одного из наших. Хотят всем нам на шею накинуть аркан, до последнего перерезать. Ведь мы зовем братьями гяуров и мусульман. Никого мы не предали. Не напрасно поддерживал отец мой покойный мир. Кто знает, тот знает, а кто знать не хочет, тому слова моего нет. Семь лет мы идем по трудному перевалу. Оторвали нас от материнской земли. Враги погнали перед собой, Баджибей. Двести лет назад, подгоняя копьями, свистя острыми саблями над нашими головами, гнали нас с нашей земли, заставили кочевать. И вот пригнали до этих мест, обложили со всех сторон... Справа вор гермиянский — враг! Сзади Караджахисар — враг! Перед нами — френкский Мир Тьмы... В стране — светопреставление. Держава в развалинах. Народ за жизнь дрожит. Ни слева, ни справа не осталось нам опоры. В таком месте стоим мы, что если покатимся, то дорога нам в ад. Послушай, Баджибей! Кара Осман с трудом сдерживает свою ярость! Не время ли помочь ему? Не тебе ли остановить нас, сказать: подождите? Тебе, Баджибей, потому что кровь, за которую мы будем мстить,— твоя! Нас ударили в спину. На кого мы пойдем, не зная врага? А если нас подстрекают, хотят заманить в ловушку?.. Знаешь ли ты бумагу, что пришла к отцу моему покойному из Тавриза? — Он помолчал, ожидая ответа. Баджибей плакала. Крупные слезы катились по ее щекам. Площадь затаила дыхание.— С сорока тысячами воинов идет хан монгольский в Анатолию дань собирать. Хочет взять в жены дочь императора. Пишет: «Если волос упадет с головы тестя моего, раздавлю виновного как последнюю тварь...» А император давно оснащает корабли, хочет сюда войско послать. Так вот, пока не узнаем, кто коней угнал и убил Демирджана, не узнаем точно, чего хотят они, нет моего слова на брань... Эй, братья, нынешний день с другими не равняйте! И я мечом опоясан, на поле боя знают меня! Но нынешний день не для налета. Сейчас думать надо о детях да стариках, коих ноги не держат, о больных и увечных. Сегодня считайте по другому счету. И если все же найдутся такие, кто потребует налета, несмотря ни на что, я им отвечу: хотите знать правду — не вы эту землю исламу открыли. Отец мой покойный получил сей удел за службу ионийскому султану. Правда, если б мечи ваши были тупы, а сердца — трусливы, если б вы не нагнали страха на врагов, мы здесь бы не прижились, не смогли прокормиться налетами. Правда! Но теперь вы хотите поставить на карту не силу свою — весь удел Эртогрул-бея. Недостойно джигита бросать в огонь чужое добро. А будете настаивать, разойдемся мы с вами. В этот раз кто уйдет, уйдет без возврата. Пусть ищет себе пристанища, где пожелает. Вот мое слово, если признали вы меня своим беем. Кто пойдет в налет, пусть собирает вьюки и назад не глядит!

Осман-бей умолк. Все стояли понурив головы. Сильней других обескуражены были Дюндар, Даскалос и согласные с ними дервиши, всю ночь напролет точившие сабли.

Воцарилось тяжелое, как земля, молчание. Осман исподлобья оглядывал одного за другим дервишей и гази.

Неожиданно послышался стук копыт. Все разом обернулись, словно скакал к ним спаситель.

То были закованные в латы воины караджахисарского властителя Аксантоса. Впереди трепыхался на копье его черный треугольный вымпел. Между всадниками был один пеший.