Глубокое ущелье

— Согласен ли ты на испытание?

— Ты сказал «да», снял грех с нас... Во имя твое, о аллах! А ну, скажи, сколько у ахи открытого?

— Четыре.

— Перечисли!

— Рука, лицо, сердце, стол...

— Сколько закрытого?

— Три.

— Перечисли!

— Глаз, пояс, язык.

— Для чего закрыт глаз?

— Дабы не видеть ничьей вины, ничьего стыда.

— Сколько правил вкушения пищи?

— Двенадцать.

— Перечисли!

— Сидя, левую ногу поджать под себя, правую, согнув в колене, ставить прямо... Жуй пищу прежде за правой щекой. Откусывай немного... Не засаливай рук... Не пускай слюней...

Видя, что подопечный его запнулся, Керим Челеби прошептал: «Не кроши на землю...» Это слышали все, в том числе и ахи-баба.

— Керим Челеби, это не в правилах!

— Не кроши на землю,— подхватил Мелик-бей.— Не молви с набитым ртом.

Керим Челеби загибал пальцы.

— Семь.

— Не смотри на чужой кусок.

— Восемь.

— Не чеши в голове.

— Девять.

— Молви кратко и не смейся.

— Десять.

— Лучший кусок оставляй гостю.

— Одиннадцать.

— После еды мой руки.

— Все. А сколько правил вести речь?

— Четыре.

— Перечисли!

— Не кричи, чтобы изо рта не летели брызги... Беседуя с кем-либо, не гляди в сторону... Не говори «ты», «я», а говори «вы» и «мы»... Не размахивай руками.

— Отлично. А сколько правил при пешем хождении?

— Восемь.

— Перечисли!

— Шагай, не возносясь гордыней... Не дави тварей... Не гляди по сторонам... Не скачи с камня на камень... Не сходи с дороги... Не следи ни за кем... Не обгоняй старшего... Если идешь со спутником, не заставляй его ждать тебя.

— А сколько правил в торговле?

— Три... Говори мягко... Пробуй немногое... Взятое возвращай.

— А скажи, сколько правил беседы с беем?

— Пять.

— Перечисли!

— Не уходи прежде времени... Всех старших приветствуй по отдельности... Сиди поодаль... Много не говори... Не давай советов...

Керим Челеби обернулся к ахи-баба.

— Что скажете? Испытывать дальше?

Ахи-баба предоставил решение собравшимся.

— Достоин!

— Годится!

— Воспитан!

— Не подвел своего наставника, молодец.

Керим Челеби покрыл руку Мелик-бея платком. Братья в пути положили на платок свои ладони.

— Эй, сын! — начал последнее наставление Керим Челеби.— Будь почтителен, дабы тебя почтили. Да будет слово твое весомо, дабы тебя слушали. Отныне и впредь не пить тебе вина, не играть в кости, не доносить, не зазнаваться, не наговаривать. Ты не должен завидовать, держать в сердце ненависть, угнетать других. Но всего постыднее — лгать, отрекаться от слова, порочить честь. Ты должен идти по пути с чистыми от греха руками. Да не будешь ты скрягой! О воровстве и помыслить не смей! Блюди честь пояса, коим опояшут тебя. Станешь мужем меча, помни: «Нет храбрее джигита, чем Али, и нет острее меча, чем меч пророка!» Старайся достигнуть их ступеней! Встань!

Мелик-бей, слушавший наставление с опущенной головой, встал. Керим Челеби спросил собравшихся:

— Ну как, опояшем, собратья? Заслужил?

— Заслужил.

— Годится.

— Опоясать.

Керим Челеби взял пояс ахи, вытянув губы, подул на него. Прочел молитву. Обмотал Мелик-бея поясом и завязал тремя узлами. Трижды поцеловав палаш ахи, сунул его за пояс вновь обращенному.

— Эй, собратья, восславим тройки, семерки и сорока!

— Аллах! Аллах! Эй, аллах! — разом возгласил ахи.— Голова обнажена, грудь вместо щита. Меч сверкающий остер! Эй, аллах! Это поле — поле брани, по убитым здесь не плачут. Мы идем путем аллаха, отступать назад нельзя!

Эй, аллах! Голову с радостью сложим за ахи-баба! Кто из наших погиб за аллаха единого, за верность пути, за достоинство воина, тот пал за веру и место его в раю! Кто жив остался — любовь и слава ему! Эй, аллах! На путь наш вступил ахи Мелик-бей, да будет уместно старанье его!

— Аминь!

— Пусть достигнет он цели своей!

— Аминь!

— Да будет он верной опорой старцам, постигшим истину!

— Аминь!

— Да сопутствует ему удача!

— Аминь!

— Да вознесется слава его!

— Аминь!

— Возгласим, пусть застонут земля и небо!

— Ху-у-у!

— Восславим дыхание истины!

— Ху-у-у-у-у!

— Восславим предначертание!

— Ху-у-у-у-у!

— Помолимся Мухаммеду! — возгласил Керим Челеби. Глянул в сторону ворот и вдруг подскочил:

— Эх-ма!

Старейшины сначала опешили, потом загалдели.

— Тьфу, чтоб тебе провалиться!

— Все собрание испортил!

— Я ведь говорил, что Керим Челеби — мулла! Разве может он быть наставником в пути?

Круг распался. Игра в ахи, которую устроили сёгютские мальчишки — самому старшему из них было пятнадцать лет,— сразу расстроилась. Девятилетний Мелик-бей, прикусив нижнюю губу, чтобы не расплакаться, растерянно стоял посредине двора с огромным, чуть ли не с него ростом, палашом ахи за поясом.

Керим Челеби отодрал привязанную бороду из черной овечьей шкуры и присел на корточки перед большой овчаркой, которая вбежала во двор и, увидев толпу ребят, не смела двинуться дальше.

— Что с тобой, Алаш? Что это?

Собака была вся в крови. Высунув язык, она часто дышала — должно быть, прибежала издалека.

— Ну, что, разве я не говорил? Поганый пес рвет овечек. Что ты теперь скажешь, Керим Челеби? — смеялся сын известного в Сёгюте каменщика Хачика, хлопая себя по коленям от восторга.

Керим быстро обернулся.

— Разве собака овцу задрала, гяурский сын?

— Не волка ведь!