Глубокое ущелье

— Когда же, по-твоему, придет время, а?

Явер-уста прервал перебранку.

— Явился Фильятос со своими кровопийцами, Чудароглу с шайкой, Алишар-бей прислал Перване Субаши с десятком головорезов. Хотят напасть на тебя, Нуреттин, и прикончить.

— Меня?! — Розовощекое лицо воеводы Нуреттина побелело.— Чем я провинился? — заикаясь, спросил он.

— Не время сейчас искать вину. Вера и правда, милосердие и жалость давно утрачены, а здравый рассудок прежде них улетел в небеса. Джигиты забыли о доблести. Как пошел шепот по рынку: разбойники-де подошли к Иненю, закрыли свои лавки, разбежались по домам, как бабы... Слава аллаху, есть среди нас джигит, не потерявший разума...— Он кивнул в сторону Карабета-уста.— Прибежал ко мне, поднял тревогу.

Воевода Нуреттин никак не мог прийти в себя.

— Да в чем же я провинился, что под фирман попал? Какой негодяй оклеветал?

— Потом разберемся! Позови-ка управителя. Пусть подымет челядь, запрет ворота, чтоб не застали нас врасплох.

Маленький сын воеводы Нуреттина из всего разговора понял только одну фразу: «Позови управителя». Очень любил он бить в медный гонг, висевший рядом с дверью. Подбежал к нему:

— Я позову! Я позову! Я позову!.. — Взял колотушку и, приподнявшись на цыпочки, дважды ударил по медной тарелке. Сосчитал до десяти, снова ударил и, гордый, точно показал фокус, вернулся и снова положил голову на колени Осман-бея. Беззаботность ребенка мгновенно превратила жалость, которую все собравшиеся в селямлыке испытывали к славившемуся своей справедливостью воеводе Нуреттину, в ненависть к врагам. Осман-бей, все еще не веря, что Алишар готов растоптать их старую дружбу, убежденный, что не время сейчас для сведения личных счетов, сумел справиться с чувством досады, хотя оно не давало ему покоя со вчерашнего дня. Поборол охвативший его гнев. И мрачным голосом — близкие хорошо знали, что означает этот голос,— взвешивая каждое слово, проговорил:

— Пока все не выясним, тебя не отдадим, Нуреттин-бей... Надо будет, возьмем тебя с собой в Сёгют. Пусть только явится Алишар... бей!

— Спасибо, Осман-бей! Я знаю твою храбрость. Спасибо! Но мы слуги державные... Шея наша тоньше волоса. Тому, кто под султанский фирман попал, помогать нельзя.— Он прикусил губу. Пытаясь улыбнуться, обернулся к ахи: — И вам спасибо, братья! Не поведу я вас против султанского фирмана ради собственной головы...

— А если клевета?.. Клевета и есть. Пусть зло объяло мир. Но и добро не перевелось. Будем искать своего права в султанском диване. Его святейшество Эдебали напишет шейху ахи в Конью...

Нуреттин-бей, слушая слова Явера-уста, отрицательно качал головой. Над ним и вправду был занесен меч палача. Но он понемногу пришел в себя, подавил страх и с гордостью честного служаки готов был отдаться на волю аллаха.

Вбежал воеводский ратник:

— Ты звал нашего управителя, мой бей! Все обыскали, нигде нет! Прикажи!

Нуреттин оторопело оглядел присутствующих, будто ему сообщили нечто невероятное. Мавро, немного помедлив, сказал:

— Управитель вышел за ворота. Отправился встречать гостей из Эскишехира.

Нуреттин непонимающе моргал глазами. Осман-бей встал. Он принял решение. Изменившимся голосом приказал ратнику:

— Закройте ворота! Заложите железными щеколдами! Пусть все возьмутся за оружие! Никого из чужих не впускать! — Молодой ратник ринулся выполнять приказание. Осман-бей остановил его жестом.— Женщины ничего не должны знать. Седлайте коней! — Обернулся к Яверу-уста.— Если ты по-прежнему стоишь на своем, мастер, то пошлем кого-нибудь к джигитам ахи. Пусть кто желает готовится защищать воеводу. Случится худшее — сложите вину на меня, ибо я увезу с собой брата моего Нуреттина...

Гюндюз Альп вскочил. Потирая руки, будто получил радостное известие, с обычной для него веселостью пошутил:

— Напрасно мы ждали на обед Алишар-бея... Зря голодали.— Нуреттин вскинулся, точно хотел поскорее загладить позор и увеселить гостей, но Гюндюз положил ему руку на плечо.— Не волнуйся. Я все сделаю сам. Пришлю ваш обед сюда! — Он вышел, махнул рукой стоявшим в дверях сёгютским юношам.— А ну, пошли, джигиты. Попробуем, как он сварен, ратный суп!

Карабет-уста крикнул ему вслед:

— Ты ведь туркмен, увидишь суп, забудешь обо всем на свете! Пошли сначала джигита, что в воротах стоит, пусть соберет ахи и ждет сигнала.

— Ах ты, трусливый заяц Карабет! — проворчал Гюндюз Альп и расхохотался.

Прислушиваясь к удаляющимся шагам, воевода Нуреттин дважды повторил:

— Спасибо! Спасибо вам всем!