Сгустились сумерки. Совсем стемнело. Военные засветили прожектора. Но работа продолжалась, и вся эта человеческая кипень вырисовывалась теперь в их свете с подчеркнутой отчетливостью, будто на киноэкране.
К ночи положение оставалось по-прежнему острым. Дамбу к тому времени удалось нарастить больше чем на метр, но и река прибыла. Местами она уже достигала уровня прежнего вала и теперь начала подбираться к той его части, которая была недавно насыпана и не успела слежаться, затвердеть. Люди на дамбе как бы соревновались с взбесившейся рекой. Рос вал, и поднималась вода. Кто победит? Теперь работали молча. И Анна слышала лишь стук топоров, вгонявших колья, звон лопат да собственное тяжелое дыхание…
— А, вот где она! — произнес у нее за спиной знакомый голос секретаря горкома.
Анна вздрогнула, потом, сильным движением воткнув лопату в грунт и поправляя сбившиеся на лоб волосы, обернулась и весело ответила:
— Где и положено — с массами.
— А положено, Анна Степановна, секретарю парткома быть с массами и во главе масс, — серьезно и даже не без упрека сказал ей собеседник. — Вы землю бросаете, а сейчас надо решать, останавливать фабрику или нет, и брать ответственность за это решение.
Анна провела ладонью по вспотевшему лицу, будто снимая с него паутину. Что это, выговор? Вся усталось, что накопилась за день, нахлынула на нее. Когда втроем они поднимались на дамбу, она с трудом переставляла ноги.
В свете прожекторов вода казалась густой, темной, как нефть. Напирая друг на друга, то целыми полями, то тесной массой, то бурым месивом снежной крошки шел лед. Человек в брезентовом дождевике опять стоял внизу, у кромки воды, возле полосатой рейки.
— Ну, как там?
— Прибывает. За последний час подъем порядка четырех сантиметров, — донесся с реки деревянный голос.
Четыре сантиметра! Никогда не думала Анна, что такая маленькая мера — сантиметр — может вдруг оказаться столь грозной. В эту минуту она боялась гидролога, который спокойно и, как ей казалось, равнодушно вещал о надвигавшемся несчастье. Она просто ненавидела его, как будто именно он со своими «порядка столько-то» был виновником этого страшного половодья.
Меж штабелей дров маленький капитан-сапер организовал что-то вроде своего штаба. На поленнице висела карта — схема участка, испещренная его пометками. Все расселись на толстых березовых плашках перед картой. Тут и решалась судьба фабрики.
Слесарев предлагал сейчас же, не теряя времени, отделять моторы станков от пола и поднимать их на второй этаж. Даже если фабрику и зальет, моторы уцелеют. Откачав воду, их можно будет целехонькими ставить на место. На это уйдет не больше недели.
«Неделя! Сколько бязи и миткаля для воинов можно наткать за это время! — тревожно думала Анна. — И потом — прервать предпраздничное соревнование сейчас, когда оно в самом зените. Как это подрежет крылья всем, кто снова набрал высоту! Как размагнитит людей!» Но и в доводах Слесарева был резон: если вода зальет станки и моторы, понадобятся месяцы для того, чтобы снова все запускать.
— Мы ж не в очко играем. Мне рисковать нельзя, — говорил — директор. Даже тут, на дровах, он сидел, словно у себя в кабинете, как бы олицетворяя собой практический, спокойный разум. — Не вижу, зачем мне идти на риск?
Зачем? Но разве творческий заряд коллектива, обретенный в эти весенние дни, разве успехи вновь организованных бригад, называвших себя фронтовыми, разве соревнование комсомольцев, затеянное Зиной Кокиной и Галкой Мюллер, разве весь этот могучий и животворный подъем, обретенный с таким трудом, — разве все это не стоило риска? Да так ли и велик этот риск?
— А я за то, чтобы станков не трогать, — сказала Анна. — Василий Андреевич, ты погляди: вон как люди работают. Неужели не отстоим? — И она страстно, с фанатической уверенностью произнесла: — Отстоим!
— А вы, капитан, что думаете? — спросил секретарь горкома.
— Технически удержать воды возможно, — спокойно ответил тот, — но, конечно, есть риск: ведь неизвестно, сколько все это продолжится — день, два?.. Но все зависит от людей — как будут работать. Пока дело идет как надо, но надолго ли хватит пороху?.. Как говорится, все в руках человеческих.
— А определенней, — настаивал секретарь горкома.
— За своих, за военных, я ручаюсь, я их знаю и уверен, что они выдержат и день и два, а если надо, и пять. Бывало.
И тогда Анна твердо сказала:
— А я знаю своих и ручаюсь за ткацкую.
— Вот это говорит партработник! — с удовольствием произнес секретарь горкома. — Я к вам, Анна Степановна, присоединяюсь.
Все же приняли компромиссное решение: станки и моторы от пола отделить, но с места не трогать; бороться с водой и быть готовыми в случае чего быстро эвакуировать оборудование на верхний этаж, бросив на это всех, кто работает на валу.
21