Глубокий тыл

В ходе работы Владиславлев проговорился, что комендант обещал ему, что в случае успешной эвакуации запасов зерна, продовольствия и оборудования он, если потребует обстановка, предоставит инженеру специальный грузовик. Теперь, переводя его телефонные разговоры, распоряжения, невольно поражаясь напористости, с которой действовал этот человек, девушка иногда с любопытством вскидывала на него глаза: «Что же заставляет тебя так стараться? Приверженность к идеям нацизма? Страх перед надвигающимся возмездием? Или это обещание коменданта дать трузовик для вывоза барахла?»

Вообще в бургомистрате, который офицеры комендатуры звали между собой кунсткамерой, Владиславлев был диковинкой. Бургомистр, бывший гусарский офицер, работавший перед войной банщиком и промышлявший тайным винокурением, а за эти месяцы отрастивший усы и нозд-ревские курчавые бакенбарды, был Жене понятен. Растленный человечек, он тайком сводничал, поставляя девочек офицерам из (комендатуры, напившись, пел под гитару жестокие романсы и что-то там такое бормотал о великой трагедии русского царского офицерства. Таких врагов Женя не раз видела в кино. Советник по делам культуры тоже не представлял загадки. Последний отпрыск старинной дворянской фамилии, он когда-то слыл в Верхневоджске за безобидного чудака. Носил «чеховское» пенсне на темном шнурочке, демонстративно крестился на все церкви, как действующие, так и превращенные в музеи, дребезжащим тенорком подтягивал у клироса певчим. Лютый враг, двадцать пять лет скрывавшийся под личиной человека не от мира сего. Остальные деятели ржавского бургомистрата были и того проще: бывшие люди, пройдохи, спекулянты, типы с уголовным прошлым, выпущенные немцами из тюрьмы и выдававшие себя за жертв политических убеждений. Все это жалкое «содружество» обычно кишело в коридорах бургомистрата, болтало «о единой и неделимой», о вере и демократии и бойко поторговывало исподтишка патентами на магазины и ремесла, грабило оставленные квартиры, меняло рубли на оккупационные марки и, получая от всего этого немалый доход, потихоньку делилось с офицерами из комендатуры.

Ни в чем подобном инженер Владиславлев замечен не был. Работая с ним, Женя замечала, что он никогда не бранит вслух советскую власть, не клевещет на Красную Армию, брезгливо отодвигает газету «Глас России» всякий раз, когда она попадает к нему на стол. Но вот сейчас, когда советские войска снова начали наступление на Ржаву и прорвались к ее окраинам, когда вся «кунсткамера» в страхе перед возмездием разбежалась, один он остался на месте и продолжал работать, как хорошо налаженная машина. И девушке было ясно, что если на складах, на элеваторе, на железнодорожных путях и удается сейчас хоть как-нибудь возобновить погрузку эшелонов и автоколонн, вывозящих «трофеи», — это только благодаря ему, с помощью им придуманной шкалы продуктовых поощрений, которые сегодня комендант по его совету удвоил и даже утроил. Только эти подачки и могли заставить голодных, доведенных до крайности людей работать… Как Владиславлев, человек, пользовавшийся недавно на «Большевичке» неплохой репутацией, попал в «кунсткамеру»? Этот вопрос мучил Женю.

Впрочем, сегодня ей об этом некогда было думать. Сейчас, когда все взволнованы и напуганы, люди меньше остерегались, забывали обычные предосторожности. У девушки богатый улов. Нужно только запоминать номера эшелонов и колонн, названия грузов, точки формирований, маршруты и, запомнив, не перепутать. Это так важно! От цифр и названий пухла голова. Переводчица едва дождалась, пока короткая стрелка коснулась цифры «два» и по кабинету расплылся густой, благородный бас старинных часов. Оборвав перевод на полуфразе, девушка решительно поднялась.

— Вы даже сегодня точны, фрейлейн Марта, — устало усмехнулся Владиславлев, и от взгляда Жени не ускользнуло, что нервный тик заметно подергивает его веко.

— Немцы сильны своей организованностью, — важно произнесла она одну из любимых фраз коменданта и, убрав карандаши и блокнот в сумочку, чуть кивнув головой, направилась к двери.

Она уже была на пороге, когда ее просительно окликнули.

— Простите, фрейлейн, у меня маленькая, приватная просьба. Видите ли, мне теперь приносят обед сюда… Не могли бы вы купить для меня… бутылку этой вашей водки?

— Шнапс? Вот как? Странно! Все считают, что вы единственный непьющий человек в этом учреждении.

— Фрейлейн, очень прошу… Ради бога! Вот, пожалуйста, деньги.

Достав горсть смятых оккупационных марок, Владиславлев торопливо отсчитывал нужную сумму. Девушка не без злорадства наблюдала, как у этого, обычно такого хладнокровного человека дрожат белые, мягкие, похожие на женские, руки.

— Боюсь, господин подполковник будет сильно разочарован, — сказала она, равнодушно убирая деньги в сумочку.

— Ах, все равно, какое это сейчас имеет значение?

Снисходительно усмехнувшись, фрейлейн Марта удаляется…