Глубокий тыл

Но майор был на месте. Он сидел на скамье в скверике, прямой, настороженный, процеживая взглядом человеческий поток, вытекавший с завода. Увидев большую сутулую фигуру мастера, он пружинисто поднялся и пошел к нему навстречу, поскрипывая ладными хромовыми сапогами.

Они снова пожали друг другу руки. На этот раз рукопожатие оказалось более длительным.

— Ну что ж, пошагали? — спросил Куров.

— Пошагали, — ответил офицер и пошел рядом с Арсением, твердо печатая шаг.

Миновали мост через Тьму, миновали ворота, все еще нелепо стоявшие посреди улицы, так как упиравшийся в них когда-то забор не был восстановлен.

— Тут можно хесть на трамвай. Но лучше пешком. Недалеко. Как?

— Пойдемте пешком.

Теперь было ясно, что оба смущены предстоящей встречей с мальчиком и оба отдаляли ее, собираясь с мыслями. Механик, поначалу произведший на Соколова впечатление человека тяжелого, хмурого, все больше нравился ему. Директор завода, к которому майор обратился, уточнив в гороно местопребывание сына, уже рассказал ему историю куровских бед. Майор, успокоившись, понял, какой удар предстояло нанести обездоленному человеку. Понял и пожалел его. Но вдруг ему приходила диковатая мысль: а что, если и в самом деле сын пожелает остаться у приютившего его человека? И он начинал смотреть на попутчика с, инстинктивной неприязнью, которую не могли побороть, никакие доводы логики.

— Как же это вы так внезапно? Будто взяли да из мертвых и воскресли? — спросил наконец Куров.

Как? И сразу перед глазами майора Соколова встала эта ночь под воскресенье, когда на их заставу, окутанную предрассветной мглой, внезапно обрушился огонь гитлеровских пушек. И неравный бой. И тающий на глазах, но не прекращающий обороняться гарнизон. И смерть товарищей. И это страшное сознание, что война уходит все дальше на восток, а горстка людей одна, без надежд на подкрепление, на помощь и поддержку, должна обороняться на все четыре стороны… Этот последний отчаянный рывок на запад, придуманный полковником и неожиданно увенчавшийся успехом. И партизанский отряд. И первое ранение. И снова яростная лесная война, налеты на вражеские гарнизоны. И, наконец, этот организованный прорыв через фронт навстречу наступающим советским войскам, рана, полученная в последний момент, госпиталь. Долгий, вынужденный коечный покой, отягченный полной неизвестностью о судьбе семьи, ушедшей на восток и исчезнувшей без следа где-то на дорогах в трагической путанице отступления. Все это разом вспомнилось майору. Но ответил он коротко:

— Неудачный выход из вражеского тыла… Почти четыре месяца на койке провалялся.

— А как на след сына напасть удалось? Как? Розыски семьи майор Соколов начал еще лежа неподвижно на госпитальной койке. Добрые люди помогали ему, писали запросы, наводили справки. Надежду сменяло отчаяние. Приливы энергии — сознание тщетности усилий. И вдруг уже перед самой выпиской маленькая открытка из центрального справочного учреждения: Ростислав Соколов, ныне Куров. Город Верхневолжск, усыновлен Куровым Арсением Ивановичем в январе 1942 года.

Рассказывал майор спокойно, но Куров видел, а вернее чувствовал, что какая-то затаенная мысль угнетает собеседника и что он все время как бы старается обойти ее.

— Ну, а о бабушке, о матери, о сестре и братике Слава вам что-нибудь говорил? — спросил наконец майор еле слышно.

Куров даже остановился. Он полагал, что Соколов осведомлен и о судьбе семьи. И вдруг ему, не забывшему собственную боль, предстояло стать страшным вестником.

— Ну, что вы молчите?

Оба они стояли на тротуаре друг против друга. Офицер жадно смотрел на Арсения.

— Сироты мы с тобой, майор, — хрипло сказал механик. — Круглые сироты, и на двоих у нас один мальчонка.

Соколов ничего не сказал. Так же твердо ступал он по земле, так же поскрипывали подошвы хромовых сапог, только худощавое лицо его стало ещё суше, а глаза еще суровее. Молча дошли они до дома, молча поднялись по лестнице. Арсений решительно постучал. Ростик, открывший им дверь, не замечая, что Куров не один, с ходу выпалил:

… — Папа, дядя Коля говорит, что из меня классный технарь выйдет! Технарь — это они так бортмехаников своих зовут. — На мальчике был по-лукомбинезончик из чертовой кожи, и материя искрилась от алюминиевых опилок. В руках он держал не без искусства выточенный маленький самолетный винт. — Дядя Коля пробует такой выточить, а у него не получается, а у меня сразу вышло, и без чертежа, прямо на тисках!

Мальчик был так захвачен всем этим, что даже не замечал офицера, который стоял в дверях, вцепившись рукою в притолоку.