Глубокие раны

— В самом деле? В таком случае слухи все же подтвердились.

— Я рад, если выполнил просьбу. Желаю тебе…

— Одну минуту, — сказала Катарина, прежде чем Элард завершил разговор. — Как ты думаешь, кто убил обоих стариков?

— Их уже трое, — проинформировал ее Элард.

— Трое? — Катарина выпрямилась.

— Ах, ты наверняка еще не знаешь. — Голос Эларда звучал почти радостно, как будто он рассказывал веселый анекдот. — Вчера ночью была убита дорогая Анита. Выстрелом в затылок. Как и те двое.

— Кажется, тебя это не особенно огорчило, — констатировала Катарина.

— Это точно. Я терпеть не мог всех троих.

— Я тоже. Но ты ведь это знаешь.

— Гольдберг, Шнайдер и дорогая Анита, — сказал Элард мечтательно. — Осталась только Вера.

Его интонация заставила Катарину насторожиться. Не мог ли Элард убить троих самых близких и самых престарелых друзей его матери? По крайней мере, мотивов у него было предостаточно. Он всегда считался в семье посторонним человеком, и мать его скорее терпела, чем любила.

— Ты кого-нибудь подозреваешь? — повторила она свой вопрос.

— К сожалению, нет, — ответил Элард, не задумываясь. — Да мне все равно. Но тот, кто это сделал, должен был сделать это еще тридцать лет назад.

Сразу после обеда Пия побеседовала примерно с двадцатью жителями пансионата «Таунусблик», которые, по сведениям фрау Мультани, имели наиболее дружеские отношения с фрау Фрингс, а также с несколькими сотрудниками из числа обслуживающего персонала. Все это не дало особых результатов, как и выписка из дела, которую шефу удалось выудить у секретарши, не содержала важной информации. У Аниты Фрингс не оказалось ни детей, ни внуков; казалось, она была попросту вырвана из жизни, в которой не оставила никакого заметного следа. Мысль о том, что нет никого, кому ее будет недоставать, и нет родственников, которые будут сожалеть о ее смерти, была тягостной. Жизнь человека угасла и была уже забыта, ее квартира в пансионате «Таунусблик» будет отремонтирована и в ближайшее время предоставлена следующему постояльцу, стоящему в листе ожидания. Но Пия была намерена как можно больше разузнать о старой даме. При этом она решила не зацикливаться на чванливой секретарше и не очень любезной директрисе. Кирххоф расположилась в большом вестибюле при входе, откуда открывался хороший обзор двери в секретариат директрисы, и запаслась терпением, которое через три четверти часа было вознаграждено: у цербера, очевидно, возникли «человеческие потребности», и она вышла из кабинета, не закрыв его на ключ.

Пия знала, что нарушает служебные правила в отношении запрещенных методов по получению доказательного материала, но ей было все равно. Убедившись в том, что ее никто не видит, она пересекла холл и вошла в секретариат. Сделав пару шагов, оказалась за письменным столом и открыла уничтожитель документов. Старая ведьма уничтожила сегодня еще не так много бумаг. Пия вынула клубок изрезанной бумаги из приемного контейнера и засунула его под футболку. Менее чем через шестьдесят секунд она вышла из кабинета, с колотящимся сердцем прошла через холл и вышла на улицу. Она шла вдоль опушки леса к своему автомобилю, который припарковала недалеко от места обнаружения трупа.

Когда Пия открыла дверцу автомобиля со стороны водителя и достала из-под футболки колючий клубок бумаги, ей вдруг пришло в голову, что дом Кристофа находится всего в паре сотен метров отсюда. Прошло всего двадцать четыре часа с тех пор, как он уехал, но ей до физической боли не хватало его. Пия была рада, что смогла отвлечься от работы на какой-то момент и немного поразмышлять о том, как Кристоф проводил вечера в Южной Африке. Жужжание мобильного телефона внезапно вывело ее из этих мыслей. И хотя Боденштайн много раз настойчиво внушал ей, чтобы она не разговаривала по телефону во время движения, она ответила на звонок.

— Пия, это я, Мирьям. — Ее подруга казалась крайне возбужденной. — У тебя есть сейчас время?

— Да, есть. Что-нибудь случилось? — спросила Пия.

— Еще не знаю, — ответила Мирьям. — Послушай. Я рассказала бабушке, на что я наткнулась в Институте, а также о своем подозрении, что Гольдберг изменил биографию. Она очень странно посмотрела на меня, и я подумала, что она на меня разозлилась. Потом бабушка спросила меня, почему я копаюсь в прошлом Гольдберга. Я надеюсь, ты не сердишься на меня, что я это сделала.

— Если это что-то даст, то точно нет. — Пия зажала мобильный телефон между плечом и подбородком, чтобы освободить руку для переключения передач.