Глубокие раны

В отличие от Августы Новак, у ее сына сразу появилось несколько подозреваемых. Пия, правда, записала имена обиженного хозяина пивнушки и одного уволенного рабочего, но ей представлялось излишним производить их проверку. Как заметила врач в больнице, нападение на Маркуса Новака было профессиональной работой. Пия поблагодарила семью за помощь и пошла опять в офис Новака, где коллеги из службы по обеспечению сохранности следов как раз начали свою работу. Она вспомнила слова Августы Новак: зависть нужно заработать, сочувствие же получаешь даром.Как это верно.

По возвращении в комиссариат спустя два часа Пия сразу заметила, что что-то произошло. Ее коллеги сидели за своими письменными столами с напряженными лицами, едва поднимая глаза.

— Что-нибудь случилось? — спросила Кирххоф.

Остерманн рассказал ей в двух словах о статье в газете и о реакции Боденштайна. После перепалки с Нирхофом за закрытыми дверями у шефа возник совершенно нетипичный для него приступ ярости, и он стал подозревать одного за другим в передаче информации прессе.

— Это точно не был кто-то из нас, — сказал Остерманн. — Кстати, на твоем столе лежит протокол беседы с Новак.

— Спасибо.

Пия поставила чашку на письменный стол и взглянула в протокол, который составил дежурный комиссар. Кроме того, на ее телефон была наклеена желтая записка с надписью «Срочно позвонить!». Номер телефона начинался с кода Польши — 0048. Мирьям. И то и другое могло подождать. Она пошла в кабинет Боденштайна. Как раз в тот момент, когда она хотела постучать, дверь распахнулась, и мимо нее с восковым лицом пронесся Бенке. Пия вошла в кабинет шефа.

— Что это с ним? — спросила она.

Шеф не ответил. По нему было видно, что он пребывал не в лучшем настроении.

— Что там в больнице? — поинтересовался Боденштайн.

— Маркус Новак, реставратор из Фишбаха, — ответила Пия. — Вчера ночью в его офисе на него напали трое мужчин и подвергли его пыткам. К сожалению, он не сказал ни слова, и никто из его домочадцев также не имеет ни малейшего представления о том, кто мог бы быть причастен к этому нападению.

— Передайте это дело коллегам из отдела К-10. — Боденштайн стал рыться в ящике своего стола. — У нас и без того достаточно дел.

— Одну минуту, шеф, — сказала Пия. — Я еще не закончила. В офисе Новака мы нашли повестку в суд от наших коллег из Келькхайма. Он обвиняется в нанесении телесных повреждений по неосторожности в отношении Веры Кальтензее.

Боденштайн остановился и поднял взгляд. В его глазах мгновенно появился интерес.

— С телефона Новака в последние дни как минимум тридцать раз набирали номер Кальтензее в Мюленхофе. Вчера ночью он почти полчаса разговаривал по телефону с нашим другом Элардом. Это может быть случайностью, но я нахожу это странным, что опять всплывает имя Кальтензее.

— Это правда. — Боденштайн задумчиво потер подбородок.

— Вы помните, что нам объяснили присутствие охраны предприятия в поместье попыткой взлома? — спросила Пия. — Может быть, за этим кроется Новак?

— Мы должны докопаться до сути дела. — Боденштайн взял телефон и стал набирать номер. — У меня есть одна идея.

Через час Оливер затормозил перед воротами поместья графини Габриэлы фон Роткирх в Хардтвальде под Бад-Хомбургом, который считался самым элитным жилым районом в Переднем Таунусе. За высокими стенами и густой живой изгородью, в парковой зоне, протянувшейся на несколько тысяч квадратных метров, в роскошных виллах проживало, без преувеличения, высшее общество. С тех пор, как Козима и ее сестры постепенно выехали отсюда, а муж графини умер, она проживала совершенно одна в шикарной вилле, в которой было восемнадцать комнат. Старая супружеская пара коменданта жила в соседнем гостевом доме, скорее в качестве друзей, нежели служащих.

Боденштайн высоко ценил свою тещу. Она вела на удивление спартанский образ жизни, жертвовала на благотворительность солидные суммы из различных семейных фондов, но, в отличие от Веры Кальтензее, делала это деликатно, без всякой шумихи.

Боденштайн повел Пию вокруг дома в отдаленный сад. Они нашли графиню в одной из трех теплиц — она занималась пересадкой рассады помидоров.

— Ах, это вы, — сказала Габриэла и улыбнулась. Боденштайн тоже улыбнулся, увидев свою тещу в выцветших джинсах, поношенном вязаном жакете и панаме.

— Бог мой, Габриэла! — Он поцеловал тещу в обе щеки, потом представил ее и Пию друг другу. — Я совершенно не знал, что выращивание овощей достигло у тебя таких размахов. Что ты делаешь со всем этим урожаем? Ты же не можешь съесть все это одна!

— То, что не съедите вы, получит общепит Бад-Хомбурга, — ответила графиня. — Так что мое хобби пойдет еще кому-нибудь на пользу. А сейчас расскажите, что привело вас ко мне?

— Вы слышали когда-нибудь имя Маркус Новак? — спросила Пия.