Глубинный путь

Огромные, ярко освещенные залах гудели, словно гигантский улей. Сквозь одну из стеклянных дверей я видел, как на вокзал прибывали эшелоны с войсками. Часть из них разгружалась здесь же, и бойцы, которые вчера сражались на Дальнем Востоке, садились в автомобили и наземные поезда, чтобы на следующий день вступить в бой на Западном фронте.

Стрелка часов приближалась к шести, а Макаренко все не было. Я не мог предположить, что он опоздает, но когда до отхода поезда осталось пять минут, я начал беспокоиться. Я вышел на перрон и начал прохаживаться возле своего вагона.

Оставалось две минуты, когда на перрон выбежал Тарас Чуть. В длинной военной шинели, почти волочившейся по земле, парень выглядел довольно смешным. Он спешил к вагону и, увидев меня, очень обрадовался.

— Это вам от Ярослава Васильевича, — сказал он, протягивая мне билет.

— А где же он?

— Не едет.

— Не едет?

— Задержался в Москве и попросил меня передать вам билет. Едва успел.

Я схватил билет и бросился в вагон. Времени на расспросы на оставалось. Тарас не отставал от меня.

— Увидите Аркадия Михайловича, — быстро говорил он, — передайте ему привет. Я пишу ему каждый день, но уже несколько дней не получал от него ответа.

На прощание я пожал Тарасу на прощание руку и едва вскочил в вагон, как двери за мной автоматически закрылись.

Поезд тронулся медленно, без всякого толчка. Я еще несколько секунд видел на перроне Тараса, и вот он исчез, а проводник попросил меня пройти на свое место.

Этот герметично закупоренный вагон был подобен тому, в котором мы ехали из Тихоокеанска в Москву, но оборудован не так комфортно. Вместо четырехместных купе здесь были двенадцатиместные, и в каждое набились по тридцать человек, имевших право только на сидячие места. Спальные плацкарты были отменены. Это объяснялось войной, но на Глубинном пути такое неудобство большого значения не имело, так как путешествие отнимало лишь несколько часов.

На стенке вагона висел датчик, показывавший скорость движения поезда. Когда стрелка циферблата показала тысячу, я растерялся: ничего не говорило об этом неистовом движении. Правда, чуть трясло и вроде как гудело или звенело, но ход почти не отличался от обычного скорого или курьерского поезда.

Следя за количеством пройденных километров, пассажиры могли рассчитать, к какому городу мы приближаемся. Многие сошли близ Иркутска, где пересели в вагоны, шедшие на юг по ответвлению главного пути. Поезд промчался мимо Байкала, и я перешел в хвостовой вагон, чтобы выйти на Глубочайшей.

10. Смотритель подземного сада

Пересадка происходила довольно далеко от Глубочайшей, так как немало времени уходило на торможение. Наконец вагон остановился, прозвенел звонок, поднялись заслонки окон и открылись двери.

Мне не верилось, что мы прибыли сюда с такой необычайной скоростью, и я то и дело посматривал на часы, удивляясь тому, что еще несколько часов назад был в Москве. Молниеносность подземного движения вызывала чувство благодарного уважения к Ярославу Макаренко, сумевшему этого добиться.

В мои планы входило пробыть некоторое время на Глубочайшей и ознакомиться с работой коллектива сотрудников станции. Я собирался рассказать в следующей статье о людях, которые вдалеке от фронта, старательно выполняя свои обязанности, способствуют победам нашей армии.

Оказавшись здесь и зная, что где-то рядом работает Аркадий Михайлович Довгалюк, я хотел было поискать его. Но какова же была моя радость, когда я вдруг увидел его на платформе вокзала! Профессор ждал электродрезину, чтобы ехать на плантации Верхнего озера.

Старик обнял меня и начал расспрашивать о поездке, о друзьях, о событиях. Пришлось рассказать ему о своих приключениях последних дней, о встречах с Шелемехой, Черняком, Макаренко, Барабашем и Лидой. Здоровье Лиды очень волновало старика, и он долго расспрашивал меня о моем свидании с ней и об операции.

Удовлетворив любопытство старика, я, в свою очередь, поинтересовался его жизнью в последнее время. Выяснилось, что начало войны застало Аркадия Михайловича в Тихоокеанске. Он находился в городе во время бомбежки, был свидетелем пожаров, наступившей в первые минуты паники среди гражданского населения, исключительной организованности и героической работы команд противовоздушной и противохимической обороны и, наконец, воздушного боя над городом.

Советские истребители опоздали всего на несколько минут, но, появившись над городом, сумели мгновенно расстроить боевое построение вражеских самолетов, многие из них сбили, а остальные разогнали.