Глинка: Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

Чтобы понять, кто создавал мифы о Глинке и как они «приживались» в русском обществе, использована методология такого направления исторической науки, как «публичная история» (public history), исследующая способы репрезентации истории в публичных практиках, например в СМИ[14]. Сам Глинка чрезвычайно трепетно относился к тому, как его будут воспринимать и встречать в обществе. Он – когда-то сознательно, а когда-то бессознательно – выстраивал свои образы, «конструировал» себя и свою биографию, часто инициировал публикации о себе в прессе. В книге используются выдержки из статей в газетах, журналах и альманахах того времени (особенно статьи в газете «Северная пчела», являющейся самым читаемым русским изданием в эпоху Глинки). Они выдерживают проверку временем, так как были написаны непосредственно в момент происходящих событий. Этот блок информации позволяет нам понять восприятие и оценки современников, определяющие успех или провал премьер, исполнителей и композиторов. Все выдержки из периодических изданий эпохи Глинки выверены по первоисточнику (если не указано иное).

Визуальные материалы, опубликованные в книге, взяты из открытых источников, в том числе из книг и журналов, изданных в XIX – начале XX века. Некоторые фотографии с современными видами достопримечательностей в Смоленске и Новоспасском сделаны Денисом Викторовичем Лобанковым, он также помогал в подборе иллюстративного материала. Переводы с французского и немецкого языков приводятся по изданным материалам, в некоторых случаях уточнения сделаны Марией Васильевной Кузнецовой.

Предлагаемая книга в рамках серии «ЖЗЛ» носит в первую очередь популяризаторский характер. В нее включены беллетризованные диалоги, но они не выдуманы, а составлены на основе эпистолярия Глинки и его окружения, так что имеют вполне документированные основания.

Новая биография русского композитора создавалась в первую очередь в рамках русской популярной литературы, выполняющей важную просветительскую миссию. Но ввиду отсутствия современных учебников по русской музыке и целостной научной монографии о жизни и творчестве Глинки она может использоваться и в образовательном процессе профессиональных музыкальных учреждений, и в научной деятельности.

Кто Вы, господин Глинка?

Сегодня многие исследователи приходят к выводу, что мы не знаем истинного Глинку, то есть реальную историческую личность[15]. Многие из тех, кто пытался рассказывать о нем, поражались его многоликости и противоречивости. Как можно свести в единый образ тот набор противоположностей в характере, поведении и поступках, известных по его биографии и творчеству? Его эпикурейство и работоспособность, страсть к развлечениям и религиозность, логику и эмоциональную импульсивность, уход от официальной службы и преклонение перед императором, приоритет частной жизни, ценности личности и заботы о собственном реноме в свете, мечтательность и скепсис, серьезность и игра, культ городской жизни и побеги на лоно природы? Его интерес – помимо русской народной культуры – к украинскому, финскому, испанскому, персидскому фольклорам, а также использование музыкальных моделей из французской, итальянской и немецкой школ не вписывались в идею русской «национальной музыки». А постоянные жалобы на болезни разрушали его героический образ.

И все-таки образ Глинки как «безукоризненного» русского гения сложился, но уже ближе к концу XIX века. Этому способствовало сравнение композитора с Пушкиным, ставшим «нашим всем» почти сразу после смерти. Знаменитая же речь Достоевского в 1880 году на открытии памятника Пушкину, в которой он говорил о «всемирной отзывчивости» русского поэта, собирающего все явления жизни и разные национальные традиции в своем творчестве, позволила еще больше заретушировать противоречия натуры Глинки. Ведь автоматически это качество, которое стало пониматься вообще как свойство каждого русского гения, было экстраполировано и на композитора.

Однако сам Глинка ни о какой «отзывчивости» не помышлял. Он жил в другую эпоху, когда буйствовал романтизм, сросшийся на русской почве с сентиментализмом. Именно романтическая картина мира – противоречивая, многогранная, разнообразная – сформировала мировоззрение Михаила Ивановича и определяла всю ту множественность и алогичность, которые пытались заретушировать последующие биографы[16]. Раздвоенность сознания, вечный поиск и неудовлетворенность жизни, возникшие в русской культуре под влиянием сочинений Байрона, гипертрофированная чувствительность, пессимизм, протест против общественной морали, распространившиеся после чтения романа Гёте «Страдания юного Вертера» – все это определяло восприятие действительности Глинки на протяжении жизни.