Глиняный папуас

- Сумел прожить много миллионов лет. Этого не сумел бы, наверное, даже твой Дарвин вместе с Ньютоном.

- Обыватель! Да это же не Громов прожил, а тот, которого нашли и теперь изучают...

- Мальчик-то? Так это же Громов и есть.

- И ты в это веришь? Без всяких доказательств? На честное слово? Мракобес!

Меня страшно испугало это слово. И откуда только Коровин его выкопал, уж не из своих ли справочников и энциклопедий? И что это означает по смыслу? Наверное, что-нибудь очень плохое. Мне вдруг показалось, что это слово приклеилось ко мне. Есть такие слова, которые приклеиваются к человеку па всю жизнь так, что и пе отодрать.

Во время урока я все время мысленно спрашивал себя: неужели я мракобес? И почему? Только потому, что поверил Громову. Но это же не от меня зависело, что я поверил. Да и как я мог не поверить? Уж очень он похож на мальчика, про которого читал.

Когда мы вышли вместе с Коровиным из школы, он все время молчал и с жалостью смотрел на меня. Потом я не выдержал, попросил его тихо:

- Слушай, возьми это слово обратно.

- Какое?

- Мракобес.

- Нет, не возьму,- сказал Витька.

- Возьми, пожалуйста,- просил я. - Ну, возьми. Разве это трудно?

- А ты осмысли свое поведение и осуди его. Тогда возьму это слово обратно.

- Я не вижу в своем поведении ничего плохого.

- Ну, до завтра,- сказал Витька.- Придет время, ты осудишь.

Время шло, а я себя еще не осуждал. Не то, чтобы мне не хотелось осуждать себя, а дело было сложнее. Витька, собственно, добивался, чтобы я осудил не только себя, но и Громова. В этом была его главная цель.

Себя я осудить еще мог, но Громова мне что-то мешало. Не знаю даже, что мешало, не отдаю себе отчет. Я, конечно, понимал, что название "мракобес" относилось не только ко мне, но и к Громову, на которого за что-то рассердился Витька.

До поры до времени я был намерен молчать и выжидать, как пойдут события дальше. Чего-то выжидал и Коровин тоже. Однажды на улице, в присутствии Девяткина и Десяткина он бросил на меня рассеянный взгляд и, сплюнув, небрежно спросил:

- Ну как, осудил или еще но осудил?

- Кого? - притворился я, что не понимаю.

- Известно кого, - ответил Витька. - Не Дарвина же с Ньютоном, а того, кто верит в разные антинаучные факты.

Я промолчал.

Витька еще раз сплюнул.

- Так осудил или не осудил?

- Не осудил.

- Обыватель! - обругал меня Коровин.- Мра-ко-бес.

Оба - Девяткин и Десяткин - загоготали на всю улицу. Даже шедшая мимо старуха оглянулась и посмотрела на меня, незнакомая некрасивая старуха с пустым ведром и авоськой, в которой лежал хлеб и сардельки. И она тоже рассмеялась. Значит, все слышала и поняла.

Я не знал, куда деться от стыда. В горле вдруг пересохло и запершило, защемило под ложечкой. И я пошел, не глядя ни вперед, ни по сторонам. Когда я отошел и потерял их из виду, вдруг внезапный голос, находящийся где-то внутри меня, тихо сказал:

- Ну, и осуди. Подумаешь, что тебе это - трудно, что ли? Скажи Коровину, что ты осознал спою ошибку. И он перестанет называть тебя мракобесом.

Но я не внял совету этого голоса. Потому что мне показалось, что это не я сам себе советую, а Девяткиа с Десяткиным или даже та старуха с пустым ведром, которая рассмеялась. Уж не знаю почему, но мне так показалось. И я себя не осудил. Н Громова тоже. Решил немножко обождать, хотя бы неделю. За неделю много воды убежит, и, может, Коровин отстанет.

Прошла неделя, и мне не пришлось себя осуждать. И Громова тоже. События приняли неожиданный оборот. Громов встретил меня в "Доме книги" на Невском и пригласил зайти к себе.

Когда я вошел в квартиру Громовых, там очень вкусно пахло. Мать Громова жарила корюшку. Запах корюшки настроил меня на веселый лад. И на минуту я даже забыл о загадках, связанных с таинственной квартирой Громовых и с мальчиком с другой планеты. Вкусный запах корюшки напоминал о чем-то другом, очень земном и обыкновенном, а не о другой планете, словно вообще не было никаких планет, кроме Земли.

Громов угостил меня корюшкой. И сам тоже съел несколько рыбок с аппетитом. Квартира была большая, но в другие комнаты меня Громов не завел, а только к себе в бывшую детскую.

Когда мы съели корюшку, я вдруг спросил:

- А правда ли, что ты и тот мальчик одно лицо?

- Почти,- сказал тихо Громов.

- То есть как почти? - сказал я.- Одно или не одно? А почти тут ни при чем.

- Почти одно, - сказал так же тихо Громов.

Я посмотрел на него. Лицо у него было серьезное и сосредоточенное на какой-то глубокой и не ясной для меня мысли, как у того мальчика, о котором шла речь.

- Объясни, пожалуйста,- попросил я.- Я не понимаю. Меня Витька мракобесом называет и обывателем.

- За что?

- Все за это. За то, что я поверил тебе на слово. А наука, говорит он, не имеет права никому верить, даже на честное слово.

- Но ты же не наука,- сказал Громов.

- Все равно, я тоже не имею права верить. А я поверил. И за это Витька называет меня обывателем и даже мракобесом!

Громов улыбнулся.

- Ты, видно, очень не хочешь быть обывателем и мракобесом.

- Не хочу,- кивнул я.

- А чего же ты хочешь от меня?

- Хочу, чтобы ты предъявил доказательства и факты.