Глиняный колосс

— А что, самолично поучаствуем в деле? — Озорно обводя глазами присутствующих, останавливает взгляд на мне: — Господин поручик, в седле держаться можете?

Поспать бы с полчаса… Лучше час. День!.. Эти ночные гонки, контузии, штурмы Мукденов и бдения над отечественной историей окончательно затупили мне мозг. Грязный, всклокоченный, измазанный в крови я — мечтает сейчас больше всего об одном: двадцать первый век, ванна, и пошли все… Точнее, нет, не так. Не просто пошли все… А конкретно: пошли все!..

Тем не менее вариантов ведь у меня нет, да? Иначе как я самолично увижу генерала Мищенко при деле? Цусиму — видел, Рожественского — тоже видел, а Мищенко в деле — нет?! Фиг!

Бодро, как мне кажется, подымаюсь на ноги. Хоть Жанна жива, и то слава богу… Тварь эту мне любезнейше вручили по прибытии на место. Скромно поведя ушами и потупив глазки, тварь немедленно отложила яблоко из тыльной части. Уж не знаю — от радости иль от чего еще… Подозреваю банальное пищеварение.

Фотографий боев в Сталинграде я видел в своей жизни немало — как правило, это территории каких-нибудь разрушенных цехов заводов, торчащие металлические балки, снег по колено… И дым, чадящий дым — повсюду. Аналогии, естественно, неуместны, но…

Русские войска, перерезав железнодорожное полотно, сконцентрировались около гигантской территории песчаного карьера и каких-то каменных строений — складов с древесиной, судя по разбросанным бревнам. Промзона, как это называлось бы в моем времени. И если песок не обладает горючими свойствами, то о высушенной древесине подобного не скажешь… Полыхает, кажется, все вокруг.

Спина генеральского адъютанта мелькает в стелющихся клубах дыма, то исчезая, то вновь появляясь. Где-то впереди и сам генерал — его не видать, но кавказские казаки из охраны то и дело прорисовываются красной материей на папахах.

Вот и передовая — меж куч с песком видны группы солдат, справа, из-под штабеля бревен, тарахтит пулемет. Несколько убитых разложены в ряд, раненые — тут же, неподалеку, прямо на земле. Возле суетятся санитары с крестами на рукавах… Я едва не налетаю на остановившихся терцев, осаживая Жанну в последний момент. Через свободное пространство к нам бежит полноватый штабс-капитан, что-то крича и отчаянно маша руками:

— …дительство!.. Простреливается, простреливается, спешиться надо!..

Мищенко наклоняется с лошади, что-то грозно спрашивая в ответ. Добежавший до него капитан с белым лицом, указывая рукой за песчаные отвалы, пытается перекричать пальбу:

— Там, ваше превосходительство, но надобно проскакать сажен триста! Японцы простреливают из пулемета!

Фуражки на нем нет, из-под перевязи на руке проступает краснота, ощутимо прихрамывает. Тем не менее на секунду я им даже залюбовался: последние несколько шагов до генеральского коня выполняет четко, будто на параде.

Не обращая ни на что внимания, офицеры тут же утыкаются в карту.

«Там» — это та часть русских войск, откуда прискакал драгун с вестью о паровозах. Засевшая в привокзальном поселке городка. Где несколько рот спешившихся драгун с казаками отчаянно штурмуют паровозные депо. Пытаясь протащить внутрь взрывчатку, использовать ее и невероятным образом остаться в живых. Наш план таков: необходимо прорваться к ним с подкреплением и орудиями. Любой ценой не дав вывести из ремонтных цехов того, за чем, собственно, мы тут, — нескольких десятков ценнейших паровозов. Открыв по депо огонь прямой наводкой и постаравшись уничтожить уходящие. С десяток орудий на лошадиной тяге медленно подтягиваются где-то сзади, как и казачьи части.

То, что простреливается далеко не только дорога к русскому плацдарму, — тут же становится ясно и без подсказок. Пожилой казак в черной бурке в десятке метров от меня, даже не пикнув, молча оседает вниз. Пара секунд — и раскинутые руки безвольно волочатся по земле, лишь пыльный сапог застрял в стремени…

— Проходим вдоль оврага с постройками единой колонной! — Привстав из седла, генерал обводит глазами закопченные гарью лица. — Пулям не кланяться, но и голову иной раз — не подставлять!.. Помните: разобьем депо, даст Бог, — и можно уходить! Не то… Не то бабоньки дома авось по полатям залежались, а?.. — с улыбкой подмигнув, щелкает он в воздухе плетью.

— Не, повоюем еще, ваше превосходительство!

— Авось подождут, не впервой!

— Главно само, шобы от полатей тех энти бабоньки чего не снесли… — заглушает на секунду даже выстрелы чей-то зычный бас. Проходит удивленная секунда тишины, и оглушительный хохот разносится над китайской промзоной. Слышный отсюда наверняка даже неприятелю. То-то дивятся, поди, охреневшие японцы! На плакат свой, наверно, поглядывают… Русское секретное оружие, думают… Впрочем, исконное русское тоже не заставляет себя долго ждать. То самое, родное… Где-то в глубинах солдат, зарождаясь и становясь крепче, звуча все уверенней и шире, раздается знакомое до боли: «Ур-а-а-а-а!..»