Глиняный колосс

— По личному приказу главнокомандующего, генерал-адъютанта Линевича, следую на передовые позиции. Во-о-о-он на том отходящем поезде… — указываю на дымящий паровоз.

Голова подполковника механически повернулась вслед руке.

Эй, эй, давай не падай. Не то кондрат хватит… Иди тихонько в свое интендантство, мирно служи. И не воруй!!!

Ускоренным уже темпом топая к поезду, я развивал в голове рожденную воспитателем-неудачником мысль:

«…Фронт, передовая… А простому русскому солдатику — чем там заниматься? Подшивать гимнастерку ношеную да старую обувь шилом починять… С чем в бой идти? Вы бы с душой к нему подошли, с понятием… — Пробегая вдоль вагонов, я лихорадочно выискивал знакомые лица. — …Театр бы привезли на передовую, концерт какой дали… Где вагон Мищенко-то?..»

Паровоз позади дал последний гудок, и послышалось шипение. Трогают!

— Ваше благородие, там! — дышащий в спину Стас Михайлов указал на последнюю в составе теплушку. И точно — знакомый подпоручик-адъютант уже махал мне рукой.

Когда я, подтягиваясь, уже вскакивал в едущий вагон, мозг непроизвольно выдал знакомые до боли строки:

Наверх вы, товарищи, все по местам!
Последний парад наступа-ает!..

Перестук колес под полом. Темнота солдатского вагона, насквозь пропитанная табачным дымом. Мищенко удивил меня и тут, решив добраться до передовой вместе с пластунами. Пригласив с собою меня…

Разговоров почти не слыхать: казаки вповалку лежат на деревянных настилах в два яруса, стараясь за три часа дороги ухватить последнюю возможность с комфортом отоспаться. Небольшая группа офицеров в углу, тесно обступив генерала, о чем-то перешептывается вполголоса. Однако все мое внимание приковано к подтянутому человеку примерно моих лет. Николаевские усы с бородкой, проницательный взгляд… Крайне интеллигентная манера общения, выдающая развитую и умную личность.

Когда, забравшись в вагон, я привык наконец к сумраку, а недовольство Павла Ивановича опозданием было сведено почти к нулю, тот коротко представил нас:

— Подполковник Деникин, Антон Иванович! Начальник моего штаба.

Не знаю, что отразилось у меня на лице в тот момент… Деникин. Тот самый, которого нас старательно учили ненавидеть в раннем детстве. Как последний оплот царского самодержавия и поганое белогвардейское отродье… Опять все тот же Деникин, представший последним героем и спасителем Отечества уже в девяностые моей юности. И опять этот же самый Деникин, но уже в моем возрасте мыслящем… Противоречивая во многом, спорная и разная, но все же — личность. Оставшаяся в столетиях школьных учебников и по сей день вызывающая дебаты и обсуждения историков.

Не могу отвести взгляда от этого человека, что при тусклом свете керосинки согнулся над походной картой… Знал бы ты, Антон Иванович, какая трагическая судьба сопровождала твою по-настоящему долгую, наполненную великими событиями жизнь! Впрочем… Кто знает? История уже свернула на боковую стрелку. Вопрос лишь в том, новый это путь, либо пресловутый клин Шавгулидзе…

Под уютный перестук колес глаза начинают закрываться. Поудобней прижавшись к шершавой дранке, я клюю носом…

— Господин поручик? — кто-то трогает меня за плечо.

От неожиданности вздрагиваю, спросонья поймав чужую руку за кисть.

— А?!. — открываю глаза.

— Тише, тише… — Мищенко, улыбаясь, высвобождается из захвата. — Впрочем… — На секунду задумывается. — А что делали бы дальше? Будь я врагом? — Вновь протягивает руку.

Не, ну ты совсем обалдел, Пал Ваныч? Хотя… Показать разве? Или не стоит?

Разговоры в офицерской группе смолкают на полуслове. Все с интересом ждут продолжения действа. Пара бодрствующих казачков со второго яруса посвешивали вниз головы — эка ведь невидаль!

— Давайте же, смелее! — подзадоривает меня генерал, подмигивая и отступая на шаг. — Представьте, я — японец с ножом. Вы — безоружны. И?.. — подымает он руку с зажатым карандашом.

Да проще простого… Это же элементарное самбо! Сейчас…

Карандаш у него в правой, значит, действуем левой…

Резким движением перехватываю его руку у запястья, чуть вывернув… С силой дернув вниз, с удовлетворением слышу ожидаемый звук падения карандаша… Дальше надо бы подсечку, да толкнуть под подбородок… Но вовремя останавливаюсь, вытягиваясь.

— Браво! — Мищенко с уважением рассматривает карандаш на полу, растирая руку. — Какая необычная техника. Впервые, надо сказать… — Нагибаясь за «оружием», поднимает. — Было ведь и продолжение приема, я угадал? Просто вы не довели до конца?

— Так точно, ваше превосходительство! — киваю я, переводя дух.

— Как называется стиль борьбы?

— Самбо, ваше превосходительство.

Удивленный шепот офицерской аудитории — я и не заметил, как поглазеть собрался весь вагон. Даже те, что спали в дальнем конце, уже тут.

— Самбо… — с интересом повторяет он про себя. — Не слышал! Итальянская?

— Никак нет, сокращение от «самооборона без оружия», — чуть улыбаюсь в ответ.

— Самооборона… — задумывается тот. — Поменяемся? — протягивает мне карандаш со встречной улыбкой.