Глиняный колосс

— В моем же прошлом, Зиновий Петрович, все было несколько иначе… — Я внимательно наблюдаю за реакцией. Терпит, слушает… Хоть и через силу. — Но моя посильная помощь несколько поправила ситуацию… Как поправит и здесь, ручаюсь! Представьте, Зиновий Петрович… — решаю я сменить тактику. — Заголовки газет через пару дней! Где на первой странице написано жирным шрифтом: «Неоценимая помощь армии от доблестного флота!..»

А вот это я удачно попал. Тот хоть и не подает виду, но явно смягчился. Во всяком случае, по цвету лицо больше не напоминает эпицентр ядерного взрыва…

Через полчаса, собрав скудные пожитки, я стою на палубе в ожидании катера. Вокруг кипит работа: несколько мастеровых стучат молотками, подгоняя разошедшиеся листы обшивки. Едкий запах свежей краски откуда-то и производственная речь лишь добавляют колорита происходящему. До меня доносится:

— Ванька!.. Стервец этакий… Крепи станину лебедки! Уведет ведь!

— Не, дядь Андрей… Это Глухова задача. Мы другим заняты…

— Крепи, грю!.. Не то артельщику скажу — мало не покажется!

— Дык…

— С меня причтется за ужином…

— Иду, дядь Андрей! Чем крепить-то?..

Несчастная Россия! И почему внутри тебя любой мелочи надо добиваться либо шантажом, либо златыми горами? Что здесь, что в будущем столетии? Что сто лет назад, наверняка… И не суть важно — адмирал это либо мастеровой обалдуй… Чем ты так провинилась, матушка?

Шестьдесят почти непользованных пулеметов «максим» с флота завтра же будут безвозмездно переданы армии. Не абы что, конечно, но и не мелочь. Учитывая, что всего их в ней — около трехсот единиц. И это на весь фронт… Скряга Рожественский все-таки оставил по два на «бородинцах» с «Ослябей». Пообещав к вечеру сегодняшнего дня дополнить недостающее количество с флотских складов.

«Что поделаешь, война есть война!..» — закрывая за мной дверь и явно скрипя сердцем, с глубоким вздохом напутствовал меня адмирал.

Прежде чем направиться к берегу, катер подваливает к «Бородину». Лихо, с первого раза причалив к трапу. Матрос-посыльный из новеньких, не умеющий читать, долго не может уяснить, что это именно «Бородино». Смешно мигая глазами и все выспрашивая у товарищей:

— А точно оно? Братцы? Не обманете?

— Не знаем, не знаем… А ну как «Микаса»?.. — ржут в пять глоток отпущенные на берег.

— Что еще за «Микаса» такая? — менжуется тот. — Не слыхал…

— А ты в воду нырни, поинтересуйся там!

Устав наконец наблюдать за комедией, я вмешиваюсь:

— «Бородино», «Бородино»… И чтоб духу твоего здесь…

Пока тот неловко перелазит на броненосец, в катер легко запрыгивает молодой офицер. С ходу пожимая мне руку:

— Мичман Цивинский… Евгений Генрихович! На берег?

— Туда… Смирнов, Вячеслав Викторович!

— А весна нынче… — Цивинский тут же поворачивается к воде, подставляя улыбающееся лицо соленому ветру. — Представляете, был у нас весной такой случай в губернии… Я сам из Калужской… Вы?

— Из Томской…

— Эка вас занесло! Впрочем, вам-то как раз и ближе к дому! — Безмятежный смех. — Ну, так рассказываю…

Я почти не слушаю, что тараторит этот парень. На лице которого светится беззаботная улыбка всей полноты жизни. Взгляд не отрывается от черной громадины удаляющегося корабля, чье название золотыми буквами на борту относит к наполеоновским войнам. Корабля, ставшего одной из жутких трагедий Цусимского избиения. В живых с которого в моей истории остался лишь один-единственный матрос…

Зябкие мурашки пробегают по спине.

И ты, юный, радующийся сейчас весеннему ветру мичман Цивинский, как и весь твой экипаж, несете в том времени свою вечную, страшную вахту на холодном дне Корейского пролива…

— …Искали всем городом! А он, губернатор, спьяну и позабыл, как зовут, представляете?

Я с трудом выдавливаю улыбку. Тот, не замечая, уже рассказывает что-то другое…

Нет, не зря я все же нахожусь здесь! Раз такие вот молодые парни все-таки добрались до родных, столь желанных ими берегов. То ли еще будет впереди, Слава. Держись крепче!

Короткие сборы нельзя даже назвать таковыми, ибо вещей у меня здесь — почти нет. Небольшой чемоданишко, купленный в торговой лавке, почти пуст: несколько смен белья, бритвенный прибор, подаренный Матавкиным, пара сорочек… Вот и все добро.

Ничего не забыл? Хлопаю по карманам. В нагрудном надежно спрятано новенькое удостоверение поручика по адмиралтейству, приписанного к штабу Второй Тихоокеанской эскадры Российской империи. Наконец-то вручил Рожественский!

Оглядываю скудно меблированное помещение. Ненавижу собираться утром впопыхах, учитывая, что в десять мне положено быть в штабном вагоне. А сегодняшним вечером у меня… Важная встреча, назовем это пока так. С Еленой Алексеевной у гимназии. В последний раз подойдя к зеркалу, я с недовольством разглядываю фингал: «М-да-а…»

Стук в дверь заставляет отвлечься. Вот на фига я ляпнул Маланье, что завтра на фронт? Теперь греха не оберешься! Ставлю месячное жалованье, что она там!

За дверью точно она.

— Хосподин офицерь… — Лицо у нее почему-то расстроенное. — Я зайду?

Не буду твоей… Жертвой! Не. Бу. Ду!!! Как бы лицо сделать построже?

— Э-э-э… Мал…