Глиняный колосс

– Повозка с пулеметом? – Генерал наглухо сражает меня быстротой реакции.

Во дает! В его-то годы? Силен!

– Она самая, ваше превосходительство! – едва справившись с удивлением, отвечаю я. – Ничего нового в этом изобретении нет, придумано уже лет двадцать как… Но вот до русской армии доберется не скоро. Лет через десять. Называться будет – тачанка.

– Та-чан-ка… – по слогам произносит Линевич.

Возникает долгая пауза. Пользуясь которой я робко подымаю глаза на портретную галерею. В глазах графа Суворова, кажется, появилась заинтересованность. Остальные все так же холодны и бесстрастны. Разве Багратион чуть призадумался.

– И насколько эффективно применение данного оружия? – Линевич наконец оживает. – Примеры использования? Тактика применения в бою?

Звучат сухие, выверенные вопросы. Ни тени былого комизма и простоты в общении. Надо мной угрюмо нависает боевой, серьезный вояка.

– Быстрое перемещение пулеметных расчетов по полю боя, господин генерал, – начинаю я загибать пальцы. – Это раз. У противника возникает ощущение значительного количества данного типа оружия.

– Так.

– Прекрасная разведка боем – два. Молниеносный прорыв нескольких пулеметов за линию фронта и такой же скорый отход обратно.

– Интересно… – Собеседник начинает задумчиво расхаживать взад-вперед. Теребя в такт шагам длинный казацкий ус. Только на сей раз выглядит это – совсем не смешно.

– И, наконец, неоценимая поддержка атаки кавалерии – три, господин генерал! – Тройка загнутых пальцев на руке превращает мою ладонь в пистолет со взведенным курком. Направленный почему-то прямиком на Линевича.

Оценив взглядом направление предполагаемого выстрела, мой визави перемещается за письменный стол. Усевшись за который, тут же сосредоточенно начинает что-то записывать.

Эй, подожди, а? Я еще не все закончил:

– Господин генерал, те пулеметы, что переданы с кораблей, возможно пустить именно на предполагаемые тачанки. Хоть флотские «максимы» и без станков… – Генерал поднимает голову. – Но это даже лучше. Закрепить их намертво, обеспечив лишь подвижность дульной части. И еще один момент: повозки для них желательно использовать с пусть примитивными, но рессорами!

Он задумывается:

– И где же мне достать столько рессорных повозок? Разве заказать? Но это… – безнадежно разводит руками. Лицо на глазах теряет признаки бодрости духа.

Понятно, что «это»… Бюрократия тут у вас – похлеще еще, чем у меня! Но – не дрейфь, главком. Прорвемся. Ибо слушай сюда:

– На Дальнем Востоке наберется шестьдесят извозчиков? А у армии денег, чтобы выкупить у них инвентарь? – Секунда еще – и у меня прорвется улыбка.

Лик собеседника светлеет.

– Вы умница, голубчик! – Генерал немедленно утыкается в записи.

Деловой человек! Не то что некоторые, понимаешь… Я с недовольством вспоминаю психоделические «посиделки» с Рожественским. С криками, бранью и угрозами…

Пользуясь свободной минутой, украдкой окидываю взглядом молчаливых слушателей.

Суворов с Багратионом давно и заинтересованно вникают в суть происходящего. Даже Михайло Илларионович, кажись, подобрел. И нет-нет да покосится единственным глазом вниз. Отец же с сыном все так же презрительно-бесстрастны. Ладно, попробуем пронять и вас, государи!

Едва открыв рот, я с удивлением обнаруживаю, что мы, оказывается, давно едем. Или идем – черт его знает, как там поезда передвигаются. На флоте корабли «ходят», теперь-то я это точно знаю… Хоть при смерти спроси – отвечу!

За краешком шторы быстро мелькают неказистые строения вперемежку с вкраплениями зелени. Причем второй становится все больше, а домов все меньше – поезд резво покидает городскую черту. Мягкий до невозможности вагон почти не качает, лишь едва слышное «тук-тук, тук-тук» отдает в память, как ножом по сердцу.

Может, это всего лишь затянувшийся сон? Или не со мной? Нет в помине никакого фронта, непроигранной Цусимы… Все, как и раньше: проснусь утром в отеле, а рядом Анька. Анька…

Перевожу взгляд на строчащего Линевича. Тот напряженно пишет, усердно обмакивая перо в чернильницу. Почему-то именно при виде этих чернил в памяти всплывает ночное прощание с Еленой Алексеевной. У входа в парадное ее дома.

– Уходите уже, вам рано вставать! – В темноте совсем не видно лица. Но… Голос совсем не походит на прежний. Или только так кажется?

– Иду… – покорно поворачиваясь, делаю пару шагов. Какая-то неведомая сила вдруг заставляет обернуться. В темноте виден лишь силуэт в белом платье. Размашистым движением она крестит меня в дорогу. Совсем так же, как крестила Маланья… Секунда – и светлый образ пропадает во тьме. Слышен лишь скрип закрывающейся двери…

– …Господин поручик? Задумались?..

От неожиданности вздрагиваю. Оказывается, генерал давно уже закончил писать и отчаянно призывает обратить на себя внимание.

Нет, Слава, это не сон. И напротив тебя сейчас самый настоящий, живой Николай Петрович Линевич. Командующий Маньчжурской армией и все дела. Просыпайся уже, хорош грезить!