Глиф

Мадам Нанне удалось провезти меня по деревне так, что никто и бровью не повел. Казалось даже, что она произвела благоприятное впечатление почти на каждого, а я стал всеобщим любимчиком. В одном магазине за прилавком светился телевизор. Продавец смотрел его, непрерывно хрустя какой-то едой, а мадам Нанна перебирала вывешенные блузки и все такое прочее. На экране полицейские толкали и запихивали, или, по выражению диктора, «конвоировали», доктора Штайммель, Бориса и доктора Дэвис в фургон. В нескольких шагах за ними, тоже в наручниках, шел шимпанзе Рональд. Рядом стояли мои родители и Ролан Барт с болтающейся сигаретой в губах. Журналист сунул матери в лицо микрофон.

– Пожалуйста, кто вы там, верните нашего ребенка. Забирайте все, что у нас есть. Только верните нам Ральфа. – Она повернулась и уткнулась в отцовскую грудь.

Отец сказал в камеру:

– Это чудовище, эта Штайммель, украла нашего сына. Пожалуйста. Пожалуйста, верните его.

Потом микрофон оказался перед Бартом, который улыбнулся и сказал:

– Что меня смущает, так это двоякость вопроса. Ребенок, по крайней мере, я считаю его ребенком, и вы тоже должны так считать, похищен, затем его спасают похищением, но он так и не будет спасен, поскольку второе похищение, почти как второе пришествие, если уж на то пошло, есть не более чем похищение и ребенок мог быть свободен всего один миг, в этой синаптической ¹щели между руками похитителей, как в мгновение между мыслью и отсутствием мысли – ну что ж, наверно, малыш совсем запутался, но и многое понял. Вы знаете, я француз.

Репортер сказал:

– Итак, вы слышали странную историю ребенка, похищенного у похитителей. Вот фотография маленького Ральфа.

Ребенок на фотографии выглядел точно так же, как все дети мира. Как по ней можно меня узнать? Ma не упомянула, что я читаю и пишу, а, кроме этого, я ничем не выделялся среди прочих – от горшка два вершка плюс недержание. Продавец взглянул на меня в упор и улыбнулся.

Пространство между окончаниями двух нейронов, через которое проходит нервный сигнал.

– Милый малыш, – сказал он мадам Нанне.

Мадам Нанна пристегнула меня к креслу своего универсала и отвезла обратно, то есть неизвестно куда. Вернувшись в комнату, я обнаружил, что мне там спокойнее – несомненно, именно этого состояния и добивались похитители. Вряд ли они рассчитывали, что я приму няню за вторую мать, но явно пытались навести между нами мосты с помощью внушенной зависимости. В каком-то смысле, полагаю, это являлось необходимым следствием строгой и продолжительной изоляции, и единственный и исключительный контакт с мадам Нанной обязан был взрастить некоторую дружбу. Я напоминал заключенного в тюрьме, затерянной посреди пустыни; заблудившись вне ее стен, я приполз бы обратно, к единственной существующей для меня точке ландшафта. План был неглупый, но я был Ральф.

восполнение

Письмо, даже в моих ручонках, не было опасным, не существовало «вместо», не стремилось преодолеть «слабость и недостаточность» речи и мысли. [196]Мое письмо не угрожало моему мышлению, моим идеям (так как идеи были мои)и ни в коем случае не противостояло мысли, внутреннему языку и стабильности смысла. Оно было тем, чем было, и больше ничем оно не было, ведь, в конце концов, как бы оно, да и вообще что-либо еще, могло быть чем-либо еще?

День 12, в пустыне без воды

У меня не было жизненных планов. Я выработал систему ценностей – не потому, что жил с родителями или наблюдал за себе подобными и понял, какого поведения от меня ждут, а по книгам. Я разбирался в логике порядочности, не говоря уж о категорическом императиве [197]и всех прочих формулировках «золотого правила». [198]«Не стреляй в меня, и я не стану стрелять в тебя» кажется намного менее эффективным, чем «Я не буду в тебя стрелять». Но, конечно, мертвые есть мертвые. У жирафов длинные шеи, у черепах панцири, а у людей алчность, тщеславие, религия.Других причин для смерти нет. Вот три врага мысли. Возможно, они есть не-мысль.По меньшей мере, извращенная, злокачественная, отвратительная мысль. Ослики и слоны чуют воду за много миль.

либидинальная экономика

Когда полковник Билл выбирался из бассейна, к нему подошла мадам Нанна. Он вытер шляпу полотенцем, снова водрузил ее на голову и отряхнул мундир.

– Добрый вечер, Нанна, – сказал полковник Билл.

– Полковник, у мальчика фотографическая память. И он может усвоить самый сложный научный материал.

– Да?

– Не понимаете? – сказала мадам Нанна, уставившись на мускулистые ляжки полковника, обтянутые потемневшими брюками. – Это идеальный шпион. Он посмотрит на любой чертеж и во всем разберется, все запомнит. А может, и усовершенствует.

– Хм-мм.

– Представьте: мать и ребенок с групповой экскурсией на фабрике ядерного оружия. Ребенок отбивается от группы. Ребенок видит чертежи.

– Он тебе доверяет?

– Не совсем. Еще сопротивляется.

– Ничего. Отлично. – Полковник Билл взглянул мадам Нанне в глаза. – Ты смотришь на мою артиллерию, Нанна?

Поспешно:

– Нет, что вы, полковник.