Глядящие из темноты

— А, — кивнул Эрмольд, — вспоминаю. Я, кажется, видел его при самых разнообразных обстоятельствах, этого вашего барда. Ну что ж, — он поудобней откинулся в кресле — единственном на всю палатку.

— Прошу…

— Давным-давно, еще когда отец нынешнего юного Автемара Мерсийского не встретился с матушкой юного Автемара, — затянул Айльф высоким, чистым голосом профессионального сказителя, — на границе Ретры и Солера стояли две деревни. Одна, значит, по одну сторону моста через Пенну — бурную реку, чьи воды тяжелы, как свинец, другая — по другую сторону этого самого моста. И невзлюбили солерцы мерсийцев, потому как те, кто ехал из Ретры в Солер, платили жителям мерсийской деревни пошлины за переправу через мост, и те, кто ехал из Солера в Ретру, — тоже, потому как так испокон веку было заведено меж Ретрой и Со-лером. И так враждовали они — что ни день, то стычки, что ни год, то смертоубийства, и случилось так, что встретились как-то юноша из солерской деревни, а девушка из мерсийской — и так полюбили друг друга, что жизни друг без друга не мыслили…

«Берг вроде пил наравне со мной, — думал Леон, — но так, по виду и не скажешь. Черт, у меня еще с института слабая голова на выпивку…»

— …а рядом, надо сказать, жил святой человек, отшельник, со зверьми лесными собеседник, вот и пошла к нему девица. «Ах, — сказала девица, — впору удавиться, я все отдать готова, но своего добиться…» Сказал тогда отшельник: «Хоть я обет нарушу, спасу я твою душу. Возьми вот эту склянку, три дня варил я травы из сердца сей дубравы, три дня варил, три ночи, они нездешней мочи, когда ты выпьешь хоть глоток, заснешь, и будет сон глубок, как смертный сон холодный… Обрядят твое юное тело в тонкое полотно, отнесут в священную рощу и оставят на ночь, проститься с белым светом… Тут-то ты и воспрянешь…»

«Что он такое несет, — тупо думал Леон, — где-то я уже это слышал…»

Капитан дружелюбно хлопнул его огромной лапищей по колену.

— Люблю я слушать всякие печальные истории, — сказал он, — так душу рвет, что прямо плакать хочется… Загрубели мы, парень, заматерели, а в молодости, помню…

Он подпер рукой подбородок и надолго задумался.

— …И увидя, что мертва любимая, он выхватил кинжал, тот самый, коим убил он ее брата любимого в честном поединке, и вонзил себе прямиком в сердце, и упал рядом с ней, бездыханный…

— Эй, Берг, — Леон ткнул напарника, чьи мысли явно витали где-то далеко, локтем в бок.

Берг неохотно вернулся к действительности:

—Да?

— Ты слышишь, что он рассказывает такое?

— А… — Берг прислушался, — да, везде одно и то же…

Он вздохнул и вновь погрузился в молчание.

Айльф тем временем довел свою печальную историю до логического конца, картинно раскланялся и замер. Эрмольд благосклонно кивнул.

— Накорми его, — велел он виночерпию. — И поднеси выпить. У него небось в глотке пересохло.

Айльф, сохраняя скорбную мину, величественно принял из рук виночерпия увесистый кубок и огромный кусок мяса, поклонился и удалился из палатки. Кубок он прихватил с собой.

Капитан вновь хлопнул Леона, на этот раз по плечу.

— Ты уж прости, — сказал он, — не понравился ты мне сначала. А теперь я вижу, славный ты малый.

— Ты тоже, — великодушно отозвался Леон. Он обернулся к Эрмольду. — П-подземелье, — выговорил он, еле ворочая непослушным языком, — у вас под стенами замка просто чудесное подземелье. Ступишь — и ты уже… з-за трите… девите… девять земель, и…

— Опять сказки, — вздохнул Эрмольд, — похоже, ваш менестрель на вас дурно влияет, амбассадор Леон.

— Но это…

— Ну разумеется-разумеется, — успокаивающе произнес Эрмольд, — это чистая правда…

И продолжил, обернувшись к Бергу:

— Оказывается, это заразно — держать у себя менестреля.

— Да уж, — неопределенно отозвался Берг, — ты бы лучше поел как следует, Леон, а то, знаешь…

…Когда они вышли из палатки, совсем стемнело. Роса была такой густой и холодной, что Леон на миг протрезвел, но потом окружающий мир вновь расплылся в какое-то неясное месиво цветных пятен; далекие костры плясали, точно обезумевшие танцоры, а вход в их с Бергом палатку почему-то оказался совсем не там, где ему полагалось находиться.

Почему-то обнаружилось, что Берг давно уже улегся спать: из угла, где располагалось его ложе, доносился мощный храп. Леон икнул, борясь с тошнотой, потом крикнул:

— Айльф!

Айльф вынырнул откуда-то из темноты и деловито начал стаскивать с Леона сапоги — тот отчаянно старался удержать равновесие.

— Кислого молока вам бы с утра попить, сударь, — сказал Айльф, — хорошо помогает.

— Я не доживу до утра, — пробормотал Леон, — что за дрянь вы пьете?

— Почему — дрянь? Вино молоденькое, годовалое… Хорошее вино…

— Что ты за историю такую рассказывал? Откуда ты ее взял?

Айльф усмехнулся: