Глеб Бейбарсов и Шапка Мономаха (СИ)

Некромагиня села на кровать, открыла папку. На первом же отобранном Глебом рисунке была она – маленькая, смешная, с одноглазым плюшевым медведем. На следующем оказался ее портрет. На третьем – тоже портрет, но другой: то ли Бейбарсов не успел его дорисовать, то ли такова и была его задумка: только половина лица. И на всех последующих некромагиня обнаружила себя: разную, грустную, веселую, злую, довольную, в ступе, сидя на надгробии, стоя на каком-то шаре… На одном листе вообще поместились восемь маленьких Жанн, каждая со своим выражением лица.

– Ты рисовал меня? – не веря своим глазам, спросила Аббатикова.

– И тебя тоже, – согласился некромаг.

Листы, не прошедшие цензуру, он смял и, судя по бессознательному движению, хотел поджечь. Но, конечно же, синий огонек не вспыхнул, несмотря на старые привычки. Жанна, почти не задумываясь, что делает, кинула ниточку силы.

Глеб зашипел, обжегшись. Бумага радостно вспыхнула, сжирая самое себя.

– Странно, – пробормотал Бейбарсов. – Не думал, что когда-нибудь снова узнаю, что такое «больно».

– Иди сюда, – позвала некромагиня.

Глеб подошел к кровати, встал перед девушкой. Она взяла его ладони двумя руками, помолчала, собираясь с мыслями.

– Хочешь… – Аббатикова снова запнулась, формулируя. – Я буду твоей некромагией. Твоими руками, твоими глазами, твоими ушами в мире магии. Я всегда буду рядом. Тебя лишили возможности использовать силу, но меня у тебя никогда не отнимут. Оешь?..

Бейбарсов, не отнимая рук, сел рядом с девушкой. Посмотрел внимательно в глаза, словно искал там ответ на какой-то незаданный вопрос. Жанна, даже не настраиваясь на него, чувствовала, как его сознание раздирают на части противоречивые мысли.

– Я люблю тебя… – прошептала она едва слышно.

– Я знаю, – так же тихо ответил некромаг.

Он снова поцеловал ее.

Для Глеба Бейбарсова начиналась новая жизнь.