«Глаза Сфинска» Записки нью-йоркского нарколога

         – Меня совратил мой отчим, когда мне было тринадцать лет. С тех пор я никогда не могла иметь нормальных отношений с мужчинами. Всю жизнь потом жила с этим позором. В семнадцать лет начала вести беспорядочную сексуальную жизнь. Я никогда не чувствовала себя нормальной женщиной, стыдилась и ненавидела себя. Я ненавидела мужчин, я их боялась. Мечтала встретить идеального мужчину и быть ему верной подругой, но жила как проститутка! Потом в моей жизни появился героин...   

         Я был в шоке. Не представлял, что такое возможно: молодая тридцатидевятилетняя женщина – перед малознакомыми людьми рассказывает  о том, что не всегда говорят даже родным и близким! Она плакала и едва ли не перешла на крик.

         Поразила меня и реакция студентов. Некоторые слушали ее внимательно, понимающе кивая головами. Другие – вполуха, а третьи, воспользовавшись паузой в лекции, украдкой достали свои iPhone.  

         Слушая признания Сильвии, я испытывал к ней жалость и одновременно... какую-то неприязнь. При всей правдивости ее истории (в том, что она говорила правду, сомнений у меня как раз не возникало), было что-то ненужное, даже неискреннее в ее откровении НА МИРУ. Кто ее тянул за язык? Еще и в присутствии своего бой-френда?

         В недалеком будущем мне, как и любому наркологу, предстояло часто выслушивать подобные излияния совращенных женщин (и мужчин, кстати, тоже). Но тогда это вызвало удивление, недоумение.   

         Сегодня, вспоминая Сильвию, я думаю, что ее срывы были не случайны, как не было случайным и ее «выступление» перед группой. Она состояла как бы из двух половинок: Сильвии-наркоманки, которая «жила как проститутка», и Сильвии – совращенной девочки. Ничего другого о себе она не знала. Каждый раз, пытаясь расстаться с наркотиками, она встречалась с той опозоренной, совращенной девочкой, которую ненавидела в себе всей душой...   

         Что означала ее прилюдная исповедь? Было ли это своего рода шоу, попыткой привлечь к себе внимание? Или же – криком отчаянья перед новым срывом?..  

         Она оставила институт, и больше я никогда ее не встречал. Но Сильвии, с очень похожими историями, почти такими же повадками и судьбой, каждый день переступают порог наркологических лечебниц Америки, впрочем, как и любой другой страны.   

         О женщинах-наркоманках я расскажу отдельно, в свое время. 

                                               Брат  Марк

         Свято место пусто не бывает. Стоило Сильвии меня покинуть, как рядом со мной за парту уселся мужчина по имени Марк. Тезка. Ирландские корни. На вид – лет сорок пять, хотя в действительности, как потом выяснилось, – тридцать восемь.

         Коль скоро уже второй раз упоминается несоответствие между внешностью и возрастом, скажу: все наркоманы, без исключения, выглядят гораздо старше своих лет. Кстати,  в их мире бытует мнение, что героинщики выглядят моложе своих лет, якобы героин каким-то образом «замораживает» внешний процесс старения. Это очередной миф: пятидесятилетний мужчина-героинщик, если дожил до этого возраста, похож на глубокого старика.

         Мне было сложно поверить, что почти все студенты в группе – мои сверстники. А они не верили, что мне тридцать пять. Укоряли за вранье, мол, я специально приписываю себе годы. Они были уверены, что мне нет и тридцати. В их словах был определенный резон: рядом с любым из них я выглядел если несыном, то юным племянником. От всех сокурсников  веяло старостью, ветхостью, болезнями.  

         Последнее было правдой: многие из них страдали серьезными хроническими заболеваниями: гипертонией, диабетом, СПИДом. К тому же почти все они были «чистыми» от наркотиков и алкоголя только три месяца. Из их пор алкогольные и наркотические пары еще не выветрились...

         Итак, Марк: хорошее телосложение, правильные, хотя и грубоватые черты лица, короткие светло-русые волосы, аккуратно зачесаны набок. Рыжеватая поросль-щетинка вокруг рта и на подбородке придавала облику Марканекую аристократичность. Он широко улыбался, показывая желтые неровные зубы. Вернее, не улыбался, а скорее, щерился. 

         В то время, по его словам, он разводился с женой. Работал в какой-то стационарной лечебнице помощником нарколога в ночные смены.

         Марк сразу же взял надо мной опеку. Как опытный психолог, сразу раскусил, кто я такой: наивный парнишка из России. Но – «с соображением», может учиться.  

         Вскоре он мне признался, что когда-то «курил очень много травы*», поэтому у него теперь проблемы с памятью. Не знаю, от травы или от чего-то другого, но Марк действительно не мог запомнить многих специальных названий и терминов, которые мы, студенты, обязаны были знать. Так что, взяв шефство над своим, как он меня называл, «русским братом», Марк сделал правильный ход: на экзаменах я помогал ему и подсказывал, как мог.     

         Зато Марк – салют ему, салют! – был знатоком иных слов и терминов, которые не употреблялись в экзаменационных вопросах, но очень часто вылетали из уст студентов, да и преподавателей тоже: гера, кокс, шмаль, колеса* (dope, cokе, weed, booze)  и прочая, прочая: короче, весь богатейший словарь американского наркомана открывал свои первые страницы, где были рассыпаны бесценные сокровища.