Глаза-окна (СИ)

  - Подпоручик, с ума сойти, вы ли, здесь ли, - протянула Изольда, улыбаясь растерянно, открывая ногой дверь.

  Подпоручик завёл её в комнату, оглядываясь в сумрачный коридор. Отобрал турку и поставил её на стол. Пошёл на Изольду, улыбаясь, снимая мундир, и она пятилась, улыбаясь. В открытое окно летел тополиный пух. Он был везде, катился пуховыми валиками по полу.

  Алексей чихнул.

  - Зола, ты всё такая же лентяйка, - прошептал он ей в ухо, - у меня же аллергия.

  - А ты всё такой же зануда, Алекс, - отвечала она, улыбаясь, - будь выше какого-то пуха.

  - Изольдушка, - сунулась Антилопа Карловна в дверь, - у вас нет соли?

  Ну, конечно, у неё мужик. Недаром показалось, что мужская тень шмыгнула в соседнюю комнату. Алексей запустил думочкой в оленях в голову соседки, просунувшуюся в дверь.

  - Занято! - крикнул он.

  - Ты, подпоручик, как в номерах, - обиженно сказала потом Изольда, - занято.

  Она села, привалившись к спинке дивана, положив на подпоручика длинные ноги. Они белели в сумраке комнаты, белела шея и грудь в расстёгнутом старом батнике. Тень падала на лицо Изольды. Время будто повернулось вспять. Последний курс гимназии, лето, тополиный пух и экзамены. Как же звали ту девочку. Она так похожа на Золу.

  Изольда улыбалась, и Алексей умиротворённо чихнул. Уходить не хотелось. Там всё так зыбко, так всё теперь известно для него наперёд, что он каждый раз возвращался обратно с тяжёлым сердцем, к милой Полине, которая будет убита в семнадцатом на Петроградской площади в очереди за хлебом. К друзьям, из которых доживёт до своей смерти дома, в своей постели и в окружении детей, только Малевский.

  Он опять чихнул. Изольда рассмеялась. Выбралась, цепляясь за него ласковыми руками.

  Он потянулся и сел, поднял сброшенный мундир.

  - Опять исчезнешь, - отвернувшись, сказала Изольда.

  - Ты никогда не спрашивала куда.

  - Зачем? Ты ведь уходишь от меня. Что толку знать куда.

  - Наверное, ты права.

  И он никогда ничего не спрашивал. Переговорено было многое, рассказано и пересказано, много выпито кофе, вышептано слов, выкрикнуто ругательств и проклятий, выплакано слёз и выкурено сигарет. Теперь они больше молчали. Но его вновь и вновь тянуло сюда. В тополиный пух, катившийся валиками по полу. В тишину и заброшенность. В этот шкаф. Они перемещались в него и из него. Такие разные и такие похожие, потому что не старились, но будто всё равно умирали, вместе со стариком, притащившим шкаф со свалки за городом. Все когда-то умирают. Вернее умирал-то только один из них и тащил их всех за собой. Но вот уже в который раз ему удавалось чудом зацепиться за этот маленький мир с потрескавшимся асфальтом, старыми домами, коммунальной квартирой, со старыми скрипучими половицами.

  Антилопа Карловна варила кислые щи и напевала при этом тоненьким голосом "Гори, гори, моя звезда". Она уже видела не так хорошо, замечала не всё и не про всех, и поэтому сейчас отрешённо уставилась в окно. Пух катился по подоконнику. В форточку пахло тополиными клейкими молодыми листочками. Старушка улыбнулась. Собрала пух ладонью и бросила в мусорное ведро.

  - Была бы жива Изольдушка, она бы меня сводила к Аркадию Павловичу. А теперь никому я не нужна, Савелий, иди ко мне, кис-кис.

  Тощий соседский Савелий на табуретке не повёл и ухом.

  - И тебе не нужна, - потрепала его по загривку Антилопа Карловна.

  Звонок в дверь к соседу оторвал её от щей, кота и окна. Она нахмурилась. Сосед не откроет. Нет, не откроет. Ну, как он откроет, если вчера была скорая. Даже если может открыть, Володька не пойдёт. Пенелопа Карловна поджала губы и пошла к двери.

  Незнакомый мужчина стоял на лестничной клетке. Старушка озадаченно на него смотрела. К Володьке уже сто лет никто не приходил. К тому же тип походил сразу на энкавэдэшника, клоуна из репризы "Солнце в авоське" и на бухгалтера из их жилищной конторы. На энкавэдэшника - кожаным плащом до полу. Клоунской была улыбка, будто пририсованная к его рубленому, грубому лицу, а этот нос, тонкий как шило, такой же был у их бухгалтера. Точно из конторы. Она вздрогнула, когда тип переспросил:

  - Владимир Алексеевич Каменецкий дома?

  - Да куда он денется, Владимир этот, конечно, дома. - Она приветливо посторонилась.

  И ушла на кухню проверить щи. Вспомнила, что хотела купить сметаны. Почему-то совсем забыла, что пустила чужого человека в квартиру.

  Человек уже постучал в дверь к Каменецкому. Слышно было, как сосед крикнул:

  - Заходи, коль не шутишь.

  Гость вошёл.

  Гость показался Владимиру Алексеевичу похожим на фотографию с Чёрного моря, когда ты в купальных плавках и с удочкой и смотришь с обратной стороны в прорези фанерного макета. Владимир Алексеевич отвёл глаза от этого странного лица. "Лицо, как лицо, что к мужику привязался. Ну и что, что будто... матрёшке глаза прорезали... и в них смотрит другая матрёшка... Дурак ты, Владимир Алексеевич. Что тебе своих проблем мало, что ли, ты к человеку придираешься".