— Облака, — прошептал тот ночи. Дужки очков начали нагреваться, линзы потемнели и засеребрились. Прямо над головами друзей появилось серое пятно, похожее на дыру в небе, и оттуда начали выползать светящиеся облака — целые грозовые тучи, отражавшиеся в очках пестрым хороводом красок.
— Впечатляет, — сказал Джош. — А теперь останови это.
Тучи затянули небо и потемнели. Теперь вся гора была закрыта чернеющими облаками. Они наползли на луну, и в лесу стало темно, как на обратной стороне луны. Заклинатель погоды протянул руки к небу:
— Ветер! — сказал он. Гора вздохнула, порождая ветер, который пронесся по верхушкам деревьев и устремился вниз, поднимая с земли и унося прочь листья и сосновые иглы.
Джош принялся бороться со своим набитым животом, пытаясь подняться на ноги:
— Ты глухой? Я сказал, останови это! Хватит!
— Быстрее! — сказал Кевин. Ветер принялся завывать, а деревья начали гнуться.
В лагере все, должно быть, со страхом смотрели в небо. Мальчик представил себе, как ветер, его ветер, сдувает палатки.
— Видишь? Стоит мне что-то произнести, и оно сбывается! Даже если я только шепчу!
Над их головами загромыхало.
— Ты меня пугаешь! — прокричал Джош. — Прекрати это!
— Я не закончил! — Это было Рождество, помноженное на четвертое июля. Тучи начали клубиться, и электричество в них молило об освобождении.
Теперь улыбка сбежала с лица Кевина и, хотя стекла очков стали темнее ночи, мальчик предельно ясно видел искрящиеся цветами облака. Очки жгли ему уши и брови. Они тускло горели красным.
— А сейчас — фейерверк! — Он взмахнул руками, как очень маленький дирижер очень большого оркестра. — Молния! — сказал он.
— Стой!
Вспышка молнии ослепила их.
Кевин снова взмахнул руками и сдернул на землю молнию, еще ярче предыдущей. Настало время для заключительного аккорда. Он направил палец на дерево, стоящее в двух шагах от мальчиков:
— Сюда! — В ответ на его слова с неба слетел огромный светящийся шар, ударивший точно в дерево и с оглушительным рокотом расщепивший его пополам.
Вихрь красок перед его глазами улегся: очки ждали дальнейших приказов, но с Кевина пока было достаточно. Он дождался, пока цвета померкнут окончательно и линзы очков прояснятся, снял очки и принялся любоваться своим творением, бушевавшим над головой.
— И как тебе это? — Обернувшись, мальчик увидел, что Джош, сжавшись в комок и заткнув руками уши, мелко трясется, как будто ожидая конца света.
— Пусть это прекратится! — простонал тот под рев усиливающейся бури. — Пожалуйста, останови это!
— Ой, не будь таким трусом! — Мальчик сдвинул очки на переносицу и воздел руки: — Довольно молний!
Через секунду ударила еще одна молния.
— Я сказал, прекрати это! — завопил Джош.
— Я пытаюсь! — Кевин воздел руки и воззвал к небесам во всю силу своих легких: — Пусть шторм утихнет!
Но ни очки, ни небо не послушались его. Ветер дул, молнии сверкали, а тучи становились все гуще и гуще.
— Что-то не так?
— Я не знаю! Я не знаю, оно не работает! — На них начали падать первые капли дождя, а мгновение спустя облака лопнули, как водяная бомба, выпуская наружу ливень, какого эта гора еще не видала.
— Бежим! — прокричал Джош сквозь грохот грома. Мальчики рванули в лес, и в ту же секунду поляну поразила молния.
Поездка была безнадежно испорчена. С первой же вспышкой все бросились к фургонам. Два друга забрались туда последними. Полчаса все сидели внутри, полные какого-то странного энтузиазма, и гадали, погибнут они от этого наводнения или нет. Ребята, несколько часов назад заклинавшие дождь, гордо заявляли, что происходящее — их рук дело.
Через час стало ясно, что пытаться переждать грозу было опаснее, чем пускаться в путь во время нее, и учителя поспешили наружу, чтобы забрать то, что осталось от палаток. Когда фургоны покинули стоянки, дождь все еще лил стеной.
Кевин уперся лбом в стекло и протер его запотевшую поверхность. Чем дальше они отъезжали от Божьего Гномона, тем больше гром отставал от молнии. Мальчик не мог не улыбнуться. Подумать только, все это вызвал он сам!
— Ничего смешного, — заявил Джош и замолчал. Он снова включил свои видеоигры: на сей раз самолеты сбрасывали бомбы на Годзиллу. Поглядев на счет, Кевин понял, что приятель думает о чем-то другом.
Только через пятнадцать минут езды гроза наконец осталась позади и фургон заполнился обычным, приятным уху гомоном. Кевин в нем не участвовал. Казалось, он далеко отсюда, холодный, как ливень, и гладкий, как поверхность очков.
— Я знаю, почему я не смог прекратить грозу, — сказал мальчик Джошу, когда Божий Гномон остался далеко позади.
— И почему?
— Я думаю, очки не могут отменить то, что я попросил их сделать, не могут уничтожить созданное ими.
— И что, там теперь всегда будет дождь?
Кевин пожал плечами:
— Пожалуй.
— Пожалуй? — переспросил Джош. — Ты превратил гору в джунгли и больше ничего не можешь сказать?
Мидас не знал, что еще сказать другу, поэтому просто надвинул очки на переносицу и протянул руку:
— Джош?
Тот повернул голову, и мальчик коснулся пластыря на его щеке, за которым скрывался порез, заработанный во время неудачного спуска с горы: